Ирина Дудина - Пение птиц в положении лёжа

— Турки нас, армян, ненавидят.

— За что? И как они узнают армян? Как по внешним признакам отличить армянина от грузина или азербайджанца?

— О! У них глаз намётанный. А армянина отличить легко. Несмотря на то, что все смуглые и черноволосые. По грустному разрезу глаз. Турки уничтожили миллионы армян. С тех пор у потомков армян грустный разрез глаз.

Не знаю, был ли тот парень турком и сквозила ли в его глазах целенаправленная ненависть против моей подруги, но с тех пор я почти безошибочно научилась отличать армян от других лиц кавказской национальности. Действительно, по грустному разрезу глаз.

Я пошла в церковь, когда чёрные силы одолевали. Помолилась. Особенно просила прощения у прабабушки, которая в могиле уже 20 лет. Она знает, за что.

Когда мне было лет восемь, я безумно любила свою мать. Когда кто-то спросил меня: «Девочка, когда ты бываешь счастлива?», я, не задумываясь, отвечала, как само собой разумеющееся: «Когда я с мамой». А мама, по всей видимости, ужасно страдала от властного характера своей бабушки, которая тогда жила с нами, и втихаря смертельно ненавидела бабусю. Я улавливала эти флюиды чутким своим сердечком и была целиком и полностью на стороне своей матери. На Новый год я написала маме открытку: «Поздравляю милую маму с Новым годом. Желаю, чтобы никто не мешал нам жить». Вскоре я решила провести операцию «дядя» — «яд-яд». Я хотела отравить свою прабабушку. Но ничего путного придумать не могла. Положила в булку пластилин. Напихала в пирожок иголок. Прабабушка сразу просекла мои намерения. Есть не стала. После лета не вернулась из деревни. Устроилась в местный дом престарелых. Ушла сдаваться. Совесть начала меня мучить года через три-четыре. Я рыдала во сне. Целовала руки старенькой прабабушки. Обнимала её старенькую коричневую кофточку. Вспоминала каждый седенький волосок на её бородавке. Просила прощения. Прабабушка прожила до 98 лет — ещё лет двенадцать после ухода от моей матери. Навестили её один раз. У живой я не смогла попросить прощения…

Я никому не признавалась в самом страшном своём преступлении…

Но двадцать лет спустя мне позвонил Дима. Сказал, что только что убил свою бабушку. Мне эта тема была знакома. Я внимательно выслушала его историю. Его бабушка не была ему противна. Даже ближе, чем мать. Он съехался с ней и жил вместе в двухкомнатной квартире. К нему приехала любовница, красавица эстонка, безумно любившая его. Привезла свежие котлеты из Таллинна. Своего собственноручного приготовления. Решила подкормить угрюмого холостяка, подобраться к его сердцу поближе через его толстый пуленепробиваемый желудок. Дима устроил ей сцену нелюбви. Они ужасно ругались. Так ругались, что бабушке стало плохо с сердцем от их скандала. Вызвали «скорую». Бабушка была без сознания. Врач спросил у Димы, многозначительно подняв брови: «Сколько ей лет?» Дима ответил: «Семьдесят восемь». Врач выразительно повторил: «Семьдесят восемь…», глядя Диме прямо в глаза. И не стал делать укол. Дима промолчал… Бабушка умерла через полчаса.

Вскоре ещё один мой ровесник, Сергей, признался в том, что убил свою бабушку. «Как, ты тоже???» — ужаснулась я, глядя на него затравленно, с сознанием никому неизвестной тайны.

Его бабушка отличалась нудным характером. Она имела манеру долго, нудно и назойливо говорить, чем доводила собеседника до нервных припадков. Однажды бабушка решила провести воспитательную беседу с внуком-подростком. В сердцах, не выдержав, он легонько её пихнул в плечо. Она неожиданно упала. Упала неудачно. Головой об угол стола. Дужка очков сломалась. Впилась ей в висок. У бабушки распухла голова, и она умерла через два дня. Он один знал, что убийца своей бабушки. Добрая старуха никому перед смертью не призналась, отчего так неловко упала.

Зашла после церкви к подруге. Рассказала о том, в чём каялась. Она посмотрела на меня знакомым затравленным взглядом тайного ужаса: «Я тоже убила свою бабушку. Она была очень жестокая. Заедала жизнь своему сыну. Погубила трёх его жён, разрушала семьи с детьми, мучила мою мать. А меня любила. И моя мать отомстила ей за всё, за свои и чужие страдания. Она сначала отдала меня ей на воспитание, а потом, подростком, забрала. И вливала ненависть к ней. Я, с жестокостью подростка, изощрённо издевалась над ней. Грубила, говорила мерзости, доводила до слёз. Она этого не выдержала. Это её сломило. Она как-то быстро одряхлела, впала в слабоумие, умерла. Не смогла вынести такого предательства с моей стороны. Из-за меня умерла».