Аркадий Вайнер - Евангелие от Палача

«Инфекционная служба – спецпере-возка» Интересно, кого он до нас спецперевозил? Туберкулезни-ков"? Сифилитиков? Чумных? Прокаженных? Нам это без разницы. Мы заразы не боимся. Сами кого хошь наградим. Нет, «Инфекционная спецперевозка» – хорошая машина, ничего не скажу. Мы уж совсем было устроились с Надькой трахаться на носилках, да тряска меня сморила, угар бензиновый голову закружил, пока девушка у меня в ширинке своими быстрыми холодными перстами шныряла. Придремал я маленечко. Отключился на долгий миг моей спецперевозки из мглы во тьму – через черный пустой город. А потом Надька меня растолкала: «Выходи, выходи, а то брошу тебя – в карантин увезут!…» Вывалились на улицу, под хлесткий пронзительный дождь, темнота с йодным подсветом, испуг и нутряная дрожь спросонья. Выхватила Надька из сумки бутыль,собачьими острыми зубами сорвала с горлышка «бескозырку», мне в руки ткнула: на, прихлебни, враз очухаешься! Она знает, она меня понимает. И действительно, полегчало. Стояли мы обнявшись, чтобы чуть теплее было. Она крепко держала меня за голову и взасос, заглотом целовала, будто всего меня в рот вобрать собиралась, и язычком своим проворным, тверденьким ласкала, оглаживала, засасывала. А мне было утомительно, дрожко, и под ложечкой – огромная пустота, словно проглотил я целиком надутый детский воздушный шарик. Хороша парочка – баран да ярочка. Замученный людобой и влюбленная блядюга. Губами я чувствовал холод ее металлических коронок, с нежностью обонял свежий перегар водки. Отодвинул ее от себя, внимательно рассмотрел. У нее были шальные глаза – веселые и бессмысленные. Очень широко расставленные. Вот так, в упор – казалось, они у нее на ушах висят. – Красавица моя. Надежда, прекрасный эльф, поехали со мной в город Топник! – На хрен он мне сдался! – захохотала Надька. – Мне и тут не кисло! – Это ты права, Надька: Москва действительно лучший город мира, самый светлый и беззаботный! Я хотел бы жить и умереть в Париже, когда бы не было такой земли – Москва!… -Не звезди на радость! – прошелестела Надька. – Все вы, начальники, врать горазды. «Лучший!», «Светлый!». Тебя из персоналки высадить где-нибудь в Бибиреве или на Дангауэровке – в жисть домой не попадешь… – Надька, подруга синеокая, голубка сизокрылая! Какой же я начальник? Я поэт разлуки и печали, я здешний ворон. Я замученный опричник… У меня нет персоналки, у меня собственный скромный автомобиль марки «мерседес», модели 220, номерной знак МКТ 77-77… – Во дает! – радостно ахнула Надька. – Во врет-то! Ну, золотой, сразу я тебя высмотрела – у тебя на роже толстыми буквами два слова выведены!

– Тихарь и фраер, да?

– Нет, мой сливочный, – вздохнула Надька, глазами-на-ушах тряхнула – Написано там по-другому: нахал и звездила! Вот так, МОИ сладенький. Я засмеялся, спросил на всякий случай:

– А у тебя чего написано? – У меня? удивилась она. – Ты нешто неграмотный? Гляди. «Надя Вертипорох – как росинки шорох, как ириска девочка, валдайская целочка»! – Это ты – Вертипорох? – Ну не ты же! А что, мой шоколадовый, так и будем здесь с тобой на дожде дрочить? Или, может, в дом взойдем? – Веди меня, Вертипорох, крути меня круче, пропади все пропадом… В подъезде девятиэтажной грязной хибары пронзительно воняло мочой – теплой аммиачной атмосферой Венеры. Пыльные клубы мочевины и метана перекатывались по загаженным лестницам, мутные лампочки воздымались кривым хороводом планет на своем беспросветном венерическом небосклоне. Мы с Надькой были первыми землянами, вышедшими без скафандров в открытый отравленный космос Венеры на Третьем Дангауэровском проезде. О судьба первоисследователя! Ты заносишь меня то на Марс к одноглазому штукатуру, то на Венеру к веселой Надьке с шальными глазами на ушах. О недостоверность спасения в посадочном модуле лифта! Разболтанная дребезжащая капсула «снуппи», везущая нас в экспедиционный венерический корабль Надькиной жилплощади! Несчастная трясущаяся кабинка, держащаяся только на трех буквах, которыми сплошь исписаны слабые стенки!

Непостижимость русской каббалы мистической математики, совершенно неэвклидовой, состоящей из одних иксов, игреков и перевернутых "+"! Боже мой, неужели никто не понимает, что только наш родимый ум Лобачевского, с младенчества занятый обдумыванием этих таинственных знаков – X, У, И – на каждой свободной плоскости нашего мира, смог породить новое представление о пространстве?…

– Что ты несешь, шизик мой леденцовый? – ворковала Надька, выпихивая меня из лифта. «До свидания, Венера, до свидания!» – махал я слабеющими ручонками проваливающейся в шахту кабинке, глядя, как Надька отпирает дверь квартиры.