Мария Донченко - Оранжевый туман

Виталик бережно взял в руки истрёпанную мягкую обложку. Когда-то в прошлой жизни, где было тепло и уютно, и рос виноград, он очень любил это стихотворение и знал его наизусть.

Он почувствовал озноб. Несколько часов назад он сидел в ресторане с человеком, который — теперь он был полностью в этом уверен — хотел использовать ум и энергию его отца для того, чтобы разрушать где-то города.

Ещё шли новости из Ирака. Ещё была Югославия несколько лет тому назад — Виталик тогда уже был не только в сознательном возрасте, но уже и в политике.

Но враг не собирался останавливаться.

Он хотел разрушать города и убивать людей где-то ещё.

Где?

Может быть, это Северная Корея? Или Венесуэла?

А вдруг это Куба?…

Он вспомнил праздники в кубинском посольстве, своё первое свидание с Мариной этим летом, весёлых темнокожих девчонок, которые плясали с ними в кругу, взявшись за руки…

И кто-то хочет убить этих девочек?

За что?

Что они кому сделали?

Виталик припомнил глаза Кристофера Стивенса в ту минуту, когда он предлагал ему деньги, с каким придыханием он говорил о весьма солидной сумме.

«Я пойду в кубинское посольство», — подумал он, — «Пойду и всё им расскажу, пусть знают», — и тут же сообразил, что посольство не работает по выходным и будет открыто только в понедельник.

Значит, он пойдёт туда в понедельник, что ж…

Он поднял книжки с пола и аккуратно положил их на место, после чего достал с антресолей чёрный пакет, недавно возвращённый ему Любой Измайловой.

Теперь он не сомневался в принятом решении.

Виталик зашёл в ванную, закрыл щеколду, включил воду. Он не хотел, чтобы мать ненароком снова проснулась и услышала его слова.

Он строго смотрел на своё отражение в зеркале.

— Я, Нецветов Виталий Георгиевич, тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года рождения, — говорил он чётко, размеренно и торжественно, глядя в глаза самому себе, и утекающая вода словно поглощала его речь, — сегодня, восемнадцатого… то есть девятнадцатого, — поправился он, взглянув на часы, стрелки которых неудержимо стремились к четырём часам утра, — ноября две тысячи пятого года, объявляю свою личную войну мировому империализму, Соединённым Штатам Америки, Западу и блоку НАТО. Я клянусь, что никто и ничто не остановит меня в этой войне до последней капли крови…

Слова его звучали, как присяга, и не имело ни малейшего значения, что больше никто их не слышал.

Он вернулся на кухню, вытряхнул полную уже пепельницу, снова закурил, взял в руки чёрный пакет, осторожно, словно боясь повредить, выложил переплетённые и непереплетённые бумаги себе на колени.

Сидя у окна, Виталик долго перелистывал страницы с машинописным текстом, вчитывался в непонятную ему терминологию, формулы и математические расчёты, рассматривал заботливо вклеенные руками его отца графики, вычерченные чёрной тушью на выцветшей за годы миллиметровой бумаге.

К горлу предательски подкатывал комок. Виталик опустился на одно колено, прикоснулся губами к зелёному кожаному переплёту, встал и сложил всё обратно в пакет.

«Завтра я не пойду на агитацию», — подумал он, — «Пойду в воскресенье. А завтра я поеду в штаб и, как только придёт Маркин, вручу ему заявление о выходе из организации. А потом пойду в паспортный стол, узнавать, что нужно для оформления загранпаспорта. Но это всё будет завтра».

Часы тикали на левом запястье. Ночь с восемнадцатого на девятнадцатого неудержимо катилась к утру. Скоро выйдут на улицы дворники чистить снег, вслед за ними начнёт просыпаться, несмотря на выходной день, большой город…

Пора идти.

«Прости меня, мама, прости меня, папа…»

Виталик мысленно обратился к отцу, каким он его помнил.

На улице залаяла собака, ей ответили ещё несколько.

Он зло и тщательно зашнуровал ботинки, надел и застегнул куртку и, оставив дома мобильный телефон и взяв с собой только чёрный полиэтиленовый пакет, вышел в ночь.

Снегопад ослаб, но не прекращался. Погода не благоприятствовала исполнению задуманного, но Виталику было всё равно.

Он шёл дворами, срезая углы, переходя пустынные дороги, и если бы это не был район, где он провёл детство и юность, давно бы уже сбился, наверное, с пути. Но здесь он ориентировался даже с закрытыми глазами.

Где-то между домами слышны были пьяные голоса. Виталик сделал крюк и обошёл тот двор стороной. Он не боялся, но не хотел сейчас ни с кем сталкиваться даже случайно.