Мария Донченко - Оранжевый туман

Виталик ехал домой последним поездом метро. Поезд не шёл до конечной, наземный транспорт уже не ходил, и ему нужно было пройти пешком примерно полторы станции.

Западный ветер гнал на Москву тяжёлые снежные тучи. Снег всё падал и падал, и коммунальные службы города не справлялись со стихией.

Ночь сгущалась над спящим районом. Силуэты домов едва виднелись сквозь снег.

Впереди чернела гладь ещё не замёрзшего Люблинского пруда. Рваные хлопья снега беспорядочно ложились в воду, растворяясь в ней и исчезая без следа. Виталик спустился к воде и присел на корточки у самого берега.

Он снял перчатки, бросил в воду десятикопеечную монету и смотрел, как расходятся круги по тёмной воде. Потом бросил ещё одну. Протянул руку, коснулся пальцами ледяной воды и почувствовал её холод.

Тяжёлые мысли одолевали его.

Враги…

И те, кого он считал друзьями…

И те, кто не считал более другом его…

И те, кого он счёл меньшим злом в минуту отчаяния…

Больше рассчитывать было не на кого.

Все объединились против него, все стрелы сошлись в одной точке.

Оставался он один, Виталик Нецветов, сидевший в снежной ночи на пустом берегу посреди своего района. Один против всего мира.

Но кто сказал, что один в поле не воин?

Стоп. Точнее надо формулировать мысли, товарищ Нецветов.

Ты человек. Ты жив. Ты не собираешься сдаваться.

Судьба дарит тебе ещё целую осеннюю ночь, ночь до утра, до девяти часов, с восемнадцатого числа на девятнадцатое. И оставляет право выбора за тобой.

Тебе и карты в руки, дорогой товарищ.

Чего же ты ещё хочешь от судьбы?

Он встал на ноги и пошёл вперёд.

«Значит, время героев кончилось, наступило время мобильных телефонов и плоских мониторов?…» — вспомнились Виталику слова Артюхина в день их первого знакомства. — «А может быть, ещё и плоских людей?…»

Мрак нависал над районом Люблино.

— Не дождётесь!.. — сказал Виталик вслух, не обращаясь ни к кому персонально, но непосредственно к Мраку. И показалось ему, что Ночь услышала и дрогнула перед его решимостью не становиться плоским человеком.

По дороге он зашёл в круглосуточный супермаркет, купил бензин для заправки зажигалок в пластмассовой бутылке и положил во внутренний карман куртки.

Хотелось пострелять по мишеням, это успокаивало нервы. Но тир был давно закрыт.

Ближе к трём часам ночи Виталик открыл ключом дверь своей квартиры. Мать давно спала на своей половине за книжным шкафом, делившим их маленькую комнату на две части. Когда сын возвращался поздно, она ложилась спать, не дожидаясь его прихода.

Он тихо прошёл на кухню, зажёг свет и долго курил у окна.

Потом включил приёмник и поймал какую-то круглосуточную радиостанцию, где каждый час шли короткие новости.

Передавали сообщение из оккупированного Ирака. Там сегодня прогремела очередная серия взрывов, диктор упомянул об этом вскользь, потому что подобные новости стали обыденными за последние пару лет.

«Вот люди делом занимаются», — подумал Виталик. — «Где-то идёт настоящая партизанская война против НАТО. А мы тут сидим и маемся ерундой, и тратим время впустую».

Он закурил новую сигарету.

«Брошу всё к чертям собачьим и уеду в Ирак. Стрелять умею неплохо, на что-нибудь сгожусь».

Эта безумная мысль немного успокоила Виталика.

Но о будущем он подумает завтра. Не сегодня.

А пока он встал на табуретку в прихожей и открыл дверцы антресолей. Там, в глубине пыльных полок, хранилось то, что сегодня перевернуло его жизнь.

Виталик потянулся за чёрным пакетом.

Рядом с ним лежали несколько чудом сохранившихся детских книжек Виталика. Он случайно задел стопку рукой, и две из них упали на пол.

Лариса Викторовна заворочалась в постели.

— Что там, Виталик? — сонно спросила она.

— Ничего. Спи, мама, спи. Я посижу ещё на кухне. Ещё не поздно, завтра суббота.

— Отдохнул бы, сынок. Завтра опять побежишь на свою агитацию.

— Не волнуйся, мама, я скоро. Всё нормально.

«Прости меня, мама», — подумал Виталик, — «Я знаю, ты бы не разрешила… Но я во всём признаюсь тебе завтра».

Он спустился с табуретки и нагнулся к двум лежавшим на полу книжкам.

Одну из них он узнал сразу — это были стихи Сергея Михалкова, которые он так любил и которые часто читал ему в детстве отец.

Упав с высоты двух метров, она раскрылась на строчках: