Никита Велиханов - Рандеву с йети

Первую фразу, которой новый начальник встретил Ирину, приветливой назвать было никак нельзя.

— Вы опоздали на десять минут, почему? — спросил он, стрельнув в ее сторону глазами и опять уткнувшись в свои бумажки, так, словно ответ на заданный вопрос его совершенно не интересовал.

— Никак нет, — ответила Ирина, приняв тот же самый тон, что и с Ларькиным. Почти. С поправкой на возраст и статус собеседника.

— Что значит — никак нет? — Борисов соизволил-таки оторваться от текста и на сей раз уже с явным интересом окинул Ирину взглядом.

— С без одной минуты десять до восьми минут одиннадцатого, находясь на территории учреждения, я имела предварительную беседу с капитаном Ларькиным, — отрапортовала Ирина, твердо глядя прямо перед собой, то есть в окно за спиной майора. Окно выходило на глухую стену какого-то соседнего строения. Стену не ремонтировали и не штукатурили как минимум лет пятьдесят.

Майор Борисов понимающе хмыкнул — точь-в-точь как Ларькин, отметила для себя Ирина. «Может, насчет внебрачного сына отца-командира я и не ошиблась…»

— Ладно. Давайте ваши документы.

Ирина привычным жестом расстегнула сумочку — и обомлела. Документов на месте не было. Утром она пять раз проверила, все ли на месте, и в последний раз, уже перед зеркалом в прихожей, еще раз вынула их из сумочки и тут же положила обратно. Да и потом, в метро, доставая книгу (она еще в десятом классе освоила эту всеобщую московскую привычку — читать в метро, и автоматически хватала теперь с полки первое, что попадется под руку прежде, чем выйти из дома), тоже краем глаза уцепила — корочки на месте, послужной на месте… Оставить она их нигде не могла, да и не свойственна ей была забывчивость, отродясь за ней такого не водилось…

— В чем дело? — Борисов удивленно вскинул брови.

— Видите ли, Юрий Николаевич, — набрав воздуха в грудь и чувствуя, что против воли заливается румянцем, выпалила Ирина, — я не знаю, как так могло получиться, но документов у меня при себе нет.

— Что значит нет?

— Нет, и все.

— Вы забыли их дома?

Начинается. Худшего и придумать невозможно. Нечего сказать, славное начало. Плавное вхождение в коллектив. Выставить себя полной дурой в первый же день, да что там — в первые же десять минут первого же дня. На стажеров и так везде и всюду смотрят как на придурков — это неизбежно. На женщинах-стажерах это сказывается вдвойне, баба-дура, что с нее взять. И чем больше ты будешь сейчас рыпаться, тем глубже увязнешь. Только не оправдываться. Ни в коем случае не оправдываться — иначе смерть. Верная, медленная и крайне болезненная для самолюбия.

— Никак нет. Они были у меня в сумочке.

— Когда вы последний раз заглядывали в сумочку?

— Перед выходом из метро.

— Вы с кем-нибудь общались по дороге от станции метро?

— С капитаном Ларькиным… — И тут до Ирины дошло. Коммивояжер. Мальчик с торчащими зубами. Он помогал ей засунуть в сумочку новенькую косметичку.

— Вы о чем-то вспомнили?

— Да, здесь, неподалеку, меня остановил коммивояжер, и, знаете, в общем, скорее всего документы украл именно он. Хотя я не понимаю — кошелек на месте, денег он не взял, но почему-то взял…

Ирина говорила и сама себя слышала со стороны. И понимала, насколько нелепо она сейчас выглядит. Она опоздала на десять минут, потом она никак не может найти в сумочке документы, а потом выясняется, что их у нее украли, прямо на улице, среди бела дня. Классного специалиста приобретает в ее лице группа майора Борисова, нечего сказать. Что ж, выставить тебя, моя хорошая, после этого, конечно, не выставят. Свою стажировку ты здесь оттрубишь — сидя в дальней комнате за компьютером и ползая по интернету в поисках статеек про марсиан и про снежных людей в базарно-карабулакском районе. Под постоянные приколы этих самых кондовых мужиков, которых она только-только собралась всех враз сперва поставить на место, потом очаровать, а потом действительно разобраться, чем они тут занимаются. А потом тебе выдадут соответствующую характеристику — с которой только и останется, что ехать в этот самый базарно-карабулакский район ловить шпионов, которых там примерно столько же, сколько снежных людей.

Она, пытаясь проглотить подкативший к горлу ком и понимая, что еще чуть-чуть, и она разрыдается как последняя дура, подняла глаза на майора Борисова. Она была готова к чему угодно. К выволочке по полной программе. И даже не обидно будет — заслужила. К еще более унизительному, чем выволочка, сочувственно-отеческому взгляду. После сочувственных взглядов можно сразу брать под козырек и спрашивать, где та самая дальняя комната с тем самым интернетом про инопланетян. К нудной лекции о служебно-должностных преступлениях, в число которых, несомненно, входит и утеря — или иная утрата — служебных документов, вследствие чего интересам и престижу ФСБ, если и не интересам России, может быть нанесен урон. И к написанию многочисленных объяснительных. И к бесконечным мытарствам по кабинетам всяческих маленьких начальников, в чьей власти восстановить ту или иную печать, тот или иной факт ее биографии, или еще какую-нибудь столь же необходимую для ее реабилитации деталь. К реабилитации не окончательной, поскольку серьезные ошибки и просчеты в конторе если и не прощают, то умеют о них не напоминать. А вот о подобной глупости через неделю будет знать каждая уборщица. И к реабилитации скорее всего посмертной, ибо на порогах всех этих кабинетов она в конце концов и сдохнет. И поделом ей, дуре, будет.