Если взглянуть с точки зрения «психологии развития», то становится ясно, что конфликт в фильме разворачивается не между «хорошими» и «плохими», «приличными» и «неприличными», правыми и неправыми, но между людьми, находящимися на разных стадиях психосоциального роста. Елена — вовсе не дура; ей хватает ума и выдержки, чтобы совершить практически «идеальное» преступление; но действует она под влиянием ощущений: тут «холодно» — тут «тепло»; повинуясь могучему инстинкту: помочь своим и спасти «кровиночку». Как и все ее близкие, она существует на стадии кровной, родовой общности, из которой при малейшем вычленении отдельного «я», самостийного «хочу», «чувства собственной значимости» начинает переть деструктивная энергия бунта.
Мужу ее, благодаря образованию, воспитанию и нескольким поколениям городских предков, удалось перебраться на следующий уровень, где уже работает представление о норме, единой для всех. В своих решениях он руководствуется не чувствами, а абстрактными понятиями о «правильном» и «неправильном»: «Если бы мальчик заболел — деньги сию минуту лежали бы на столе. Но почему я должен отмазывать от армии твоего оболтуса?» При этом с эмоциями и даже инстинктами у него беда. Он вообще никак эмоционально не тратится на Елену. Совершенно не чувствует, что ежесекундно задевает жену, не чувствует ее постоянной фальши и исходящей от нее угрозы. По-своему он привязан к дочери Кате, но тем не менее умудрился сломать ей жизнь, так что эмоциональный вакуум она заполняет «сексом и наркотиками по выходным», отца навещает раз в год по обещанию, категорически не хочет иметь детей, и теплая, слепая тяга к «кровиночке» для нее — материя запредельная. И этот холодный снобизм вкупе с нежеланием думать ни о чем, кроме собственного удобства, вопиющее зияние в том месте души, где должны бы жить ценности «родства» — эмоциональный опыт, единый и общий с народом, — делает эту элиту неспособной не только к диалогу с податным населением, но и к выживанию вообще.
Что же делать? Как быть?
Теоретически вроде ясно: мы все — в одной лодке, и общество выживет, если даст шанс свободного и позитивного развития максимальному числу своих членов. Так что представителям образованного сословия следует перестать корчить из себя сверхчеловеков и смириться с ролью терпеливых нянек и воспитателей в этом глобальном «детском саду».
Что же касается практики, то тут, как говорится, начать и кончить. И начать, я думаю, надо с того, чтобы перестать по поводу и без повода употреблять слово «быдло». Как показывает фильм, это может неожиданно плохо кончиться.
ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ
ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ
Только детские книги читать.
О. М.
Есть, вероятно, один вопрос, который трудно без уточнения задавать взрослым людям. Он может звучать так: «Скажите, пожалуйста, какую последнюю детскую книгу вы прочитали?» Если такой вопрос зададут, скажем, мне — я тут же начну переспрашивать.
Во-первых: когда прочитал — в детстве или в отрочестве (а может, я прочитал — сейчас , будучи уже взрослым дядькой)?
Во-вторых: прочитал намеренно или случайно; самостоятельно или «по наводке»?
В-третьих: прочитал в одиночестве или, будучи родителем, вместе со своим ребенком, сидя рядом с ним?
В-четвертых: прочитал вслух или про себя, только глазами?
И так далее.
А ребенок или подросток просто назовет книгу.
Или — не назовет. Назовет прослушанный компакт-диск или увиденный (мульт)фильм.
Затея разговора о детской литературе на пространстве толстого литературного журнала родилась у нас и спонтанно и закономерно. Захотелось попробовать. Конечно, прецеденты были и есть, взять хотя бы питерскую «Неву» или красноярский альманах «День и Ночь», публикующий антологические выдержки с портала детской литературы «Желтая гусеница».
Но более или менее полноценный (периодический, стереоскопичный и т. п.) разговор о литературе для детей на нашем поле все-таки почти не ведется.
Другое дело — газеты. Тут — от «Книжного обозрения» до «Независимой». С авторскими страницами, постоянными ведущими и критическим «пулом». И даже — с постоянными публикациями стихотворных и прозаических текстов.
Читать дальше
