В редакции было только два фотокорреспондента. Вторым был Котов.
— Хорошо, что меня не послали. Мне сейчас командировка совсем ни к чему.
— Ну, если честно, то он сам попросил у Главного, чтобы с ним ехал именно Котов.
Лосев промолчал.
Он сумел добраться до товарной станции на левом берегу только за пятнадцать минут до указанного Комаровским времени. Подходя к товарному поезду, занимавшему ближайший к берегу путь, Лосев уже издали увидел высокую фигуру Комаровского, который стоял возле вагона и энергично жестикулировал. Рядом с ним стоял человек в форменной одежде железнодорожника. Судя по тому, что он тоже размахивал руками, между ними шел серьезный разговор. Пока Лосев подходил ближе, он догадался, в чем заключалась суть спора. Основную часть платформы, рядом с которой стояли Комаровский и его оппонент, занимали большие ящики, а на них сверху были навалены бревна, еще недавно бывшие домиком Петра I. Они ничем не были закреплены и лежали так высоко, что даже при легком покачивании вагона могли свалиться за борт.
— А я говорю, что другого вагона у меня нет. Если вас не устраивает эта платформа, еще не поздно скинуть бревна. Могу распорядиться, — гневно сказал железнодорожник.
Комаровский посмотрел на часы.
— Веревки принесут или нет?
— Должны принести, — сказал, успокаиваясь, железнодорожник.
Из деревянного станционного здания вышел человек в рабочей одежде с большим мотком прочной веревки.
— Прошу вас оставить потом веревку в поезде. Материальная ценность, — сказал он, вручая моток Комаровскому.
— Хорошо.
Железнодорожники ушли.
— Ну что, Александр, придется мне ехать на платформе, — сказал Комаровский, пожимая Лосеву руку.
Лосев вспомнил пристань в Коврогорах и палубу парохода:
— Ночи сейчас холодные, Петр Дмитрич, а вы в таком легком пальто.
— Ну ничего, — засмеялся Комаровский, — думаю, не помру. Больше вот за бревна беспокоюсь. Как бы довезти их в целости и сохранности.
— Приедете к нам еще?
— Приеду обязательно. Хочу еще в Никольский монастырь съездить. Там сохранилась деревянная ограда семнадцатого века. Скоро ее разрушат, так хоть бы башню вывезти.
— А кто ее будет рушить? Там же нет крайкома.
— А есть у меня информация, что на месте монастыря скоро будут завод строить. Каменные постройки, может быть, и сохранятся, а вот деревянные погибнут. Поедешь со мной?
— Поеду обязательно.
Комаровский опять посмотрел на часы и еще раз, теперь уже прощаясь, крепко пожал Лосеву руку:
— Ну, мне пора.
Он подошел к платформе и забросил на нее моток веревки. Потом Комаровский схватился за перекладину, на удивление легко подтянулся, взялся за другую опору и забрался на ящики. Подойдя к борту платформы, он помахал Лосеву рукой.
Через несколько мгновений паровоз загудел, пустил в небо черный дым и медленно покатился вдоль реки.
— До встречи! — донесся с платформы голос Комаровского.
— До свидания!
Комаровский махал одной рукой, а другой держал бревно, которое было ближе всего к краю платформы.
Лосев не выдержал и вытащил из сумки камеру.
Нельзя сказать, что творчество Дэвида Константайна совершенно незнакомо русским читателям: несколько переводов его стихотворений можно найти в антологии современной британской поэзии “В двух измерениях” (кстати, Константайн участвовал в работе над этой книгой, комментируя для русских переводчиков свои и чужие стихи). Были и другие публикации. Но в целом он у нас мало известен, хотя в Англии его произведения входят даже
в детские хрестоматии, а в профессиональных поэтических конкурсах он, случалось, бывал председателем жюри. Дэвид Константайн живет в Оксфорде, преподает английскую литературу и историю немецкой литературы, а также вместе со своей женой Хелен редактировал журнал “Современная поэзия и перевод”.
Его тексты довольно сложны, и не только потому, что Константайн тяготеет к живым, не слишком “затертым” словарями словам. И даже не оттого, что он охотно использует местные специфические реалии, — но, вероятно, еще и потому, что любит некоторую неоднозначность читательского восприятия.
Читать дальше
