«Таким образом, мы можем утверждать, что отношения „преподаватель — студент” строятся как классический сговор, то есть представляют собой непроговоренные, но скоординированные стратегии двух групп участников, которые позволяют им увеличить субъективно оцениваемые индивидуальные выигрыши (простота работы для преподавателя и простота учебы для студента) и при этом наносят ущерб общему благу и третьим лицам».
«В российской вузовской системе никто не запрещает преподавателю хорошо преподавать, а студенту — хорошо учиться и действительно знать предмет. Беда в том, что хорошее преподавание и учеба никак не стимулируются институтами, которые формируются в процессе создания сговора. В современном российском вузе никаких стимулов хорошо преподавать и хорошо учиться нет».
Арсен Титов. Под сенью Дария Ахеменида. Роман. — «Урал», Екатеринбург, 2012, № 7, 8 < http://magazines.russ.ru/ural >.
«В первый день зимы прошлого, пятнадцатого, года мы вошли в Хамадан прямо с противоположной стороны, нежели чуть более двух тысяч лет назад в него вошел Александр Македонский.
У нас за спиной были Энзели, Решт, Менджильский мост, Казвин, Тегеран, Элче, Султан-Булаг, Аве — то есть мы позади себя оставили то, что этому герою древности еще предстояло. За его спиной были в современном названии Ханекин, Каср-и-Ширин, Сармиль, Керинд, Керманшах, Бехистун, Сахне, Кангевер, Бидессур, Асад-Абад, Зере, Шеверин — то есть то, что предстояло нам. Мы пересеклись в Хамадане, при нем называемом Экбатаной, и всякий из нас, не сговариваясь, ступил на путь другого. Но всякому из нас достался при этом свой путь.
Думается, без какого-либо толмача понятно, что речь идет о Персии. О том же, как мы в ней оказались, я попробую сказать самым кратким образом. Но начать речь мне придется едва ли не со времен царя Гороха, то есть с того момента, когда я оставил аул Хракере.
Нас с сотником Томлиным прежде всего доставили в Батум, и батумцы решительно захотели оставить нас у себя..».
Константин Фрумкин. Параллельные миры и детерминизм. — «Топос», 2012, 28 августа < http://www.topos.ru >.
«В неком умозрительном эксперименте можно себе представить, что мы вносим в прошлое нашего мира изменения и прослеживаем влияние этих изменений на будущее. Наличие этих влияний могло бы быть доказательством существования причинности. Проблема, однако, заключается в том, что, когда мы мысленно вносим изменения в наш мир, мы фактически придумываем другой, не наш мир. А другой мир будет представлять собой просто другую последовательность состояний, о которых, так же как и о последовательных состояниях нашего мира, нельзя сказать, предопределяют они друг друга или нет».
«Разумеется, фантасты утверждают, что машина времени уносит нас в прошлое именно нашего мира. Однако реальное путешествие во времени нашего мира сопряжено с такими парадоксами и настолько противоречит принципам логики, что поверить в его гипотетическую реальность всерьез невозможно».
«В конце концов, когда мы вносим изменение в прошлое, мы как бы позволяем миру просуществовать еще раз, во второй версии, то есть мы присутствуем при творении второго мира. Создание другого, отличного от нашего мира ничего не может сказать о причинности или ее отсутствии в нашем мире».
Ревекка Фрумкина. «Нужно уметь писать доступно, но научно». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 22 августа < http://www.polit.ru >.
«Среди книг, которые мне, уже школьнице — я тогда была в 3 или 4 классе, „полагалось” прочитать — была книга Юрия Тынянова „Кюхля”. Папа купил ее в Москве и прислал мне в г. Молотов в эвакуацию. Я ее прочитала, и мне было очень жалко Кюхлю. При этом, когда рассказывалось, как Вильгельм учился, я более-менее понимала, — Пушкин был почти весь мной прочитан (об этом странном для нынешних времен опыте чтения я уже писала, но ниже повторюсь); лицей был местом „знакомым”, а остальное я не очень поняла… И только задним числом, прочитав этот роман уже взрослым человеком, поняла, что я тогда просто была маленькой. И „Кюхля” для меня остался таким образцом литературы, которая вроде бы для детей — а на самом деле вовсе нет. Формально едва ли „Кюхлю” можно назвать научно-популярной книгой, но, вообще говоря, она является таковой, к тому же — на гуманитарном материале, что по тем временам было очень редким явлением. Поэтому когда мне через много лет попалась книга Натана Эйдельмана „Мой XIX век”, то я не могла ее осилить, потому что для меня это было какое-то странное возвращение к чему-то, что я в основном знаю, но в такой своеобразной форме, которая была мне как-то незачем».
Читать дальше
