Каждая книга Бибихина, казалось бы, вращается вокруг тем, уже присутствовавших в других его работах, и одновременно — сообщает что-то принципиально новое. Его тексты, написанные по самым разным поводам, указывают друг на друга и в то же время подтверждают существование некоей общей основы, проявляющейся в каждом из них. В этой связи вопрос о том, с какой книги Бибихина стоило бы начать знакомство с его философией, может поставить в тупик. Впрочем, есть некоторые основания полагать, что “Лес” занимает в обширном корпусе текстов Бибихина особое место.
Этот текст восстановлен по записям лекций, читавшихся на философском факультете МГУ в 1997 — 1998 годах. Несмотря на наукообразный подзаголовок (“Проблема материи, история понятия, живая материя в античной и современной биологии”), “Лес” ни в коей мере нельзя назвать книгой, адресованной “профессионалам”. Впрочем, у Бибихина нет ни одного узкоспециализированного исследования: каждая его работа, независимо от темы, всегда уводит в самую глубину онтологических проблем, с самых неожиданных сторон вглядывается в первоосновы — через язык, веру, сон, цвет. Формальной основой для разговора о hyle — живой материи становятся биологические трактаты Аристотеля, но едва ли “Лес” можно считать развернутым комментарием к ним. Тем более, что путь к Аристотелю пролегает сквозь записи монахов-пустынников и Библию. Книга с первых страниц выплескивает на читателя целый комплекс тем: лес как горючее; как воспоминание о временах “косматости”; как опоздание к событию мира; как нечто, вмещающее любое количество попыток его осмыслить, но чаще всего предстающее в городских джунглях в суррогатном виде табака, наркотиков, вина, сгораемой нефти.
Биологические вопросы здесь становятся философскими, и, может быть, главной проблемой является сложность определения жизни . Отсутствие промежуточных видов в теории эволюции Дарвина позволяет говорить о верности лишь некоторых ее аспектов, мало объясняющих логику эволюционных процессов. Проблема знака в “Лесе” не просто не ограничена сферой идеологии и уходит корнями в человеческое бессознательное, но убедительно представляется как существовавшая задолго до появления homo sapiens. “Не мы создали помимо действительности другой второй символический мир, а с самого начала всегда уже имели дело с двумя”, — писал Бибихин в другой книге (“Витгенштейн: смена аспекта”). Описывая ту колоссальную важность, которую играют знаки в жизни животных, Бибихин подталкивает к мысли о знаковой природе инстинктов, заставляя усомниться в фундаментальности бергсоновского разграничения инстинкта и интеллекта: рефлекс слишком часто обнаруживает ту же зависимость от знака, что и рассудок. Однако речь идет вовсе не о первичности знака, но о том, что странным образом предполагается уже решенным в любых вопросах о “первичности” и “вторичности” (точно так же вера и атеизм уходят корнями в те смутные глубины, где между ними не существует принципиальной разницы). Для Бибихина философские вопросы, лишенные онтологических оснований, сведенные к коммуникативной поверхности и техникам объяснения, лишаются своей значимости. Главнейший же вопрос философии может быть сформулирован следующим образом: почему человек оказался в ситуации, вынуждающей его задавать вопросы? Бибихин редко упоминает Кафку, но именно образы деревьев без корней или учеников, потерявших шифр от учения, часто приходят в голову при чтении его лекций.
Впрочем, интерпретировать или пересказывать “Лес” почти бессмысленно, сложно даже претендовать на выделение “главных” тем, никакой разговор об этой книге не вместит всех переплетенных в ней вопросов (молитва как близость к миру, “полития” пчел, астрономия, квантовая механика, союз материи и смысла, обширные вкрапления/переводы из Аристотеля, Ионеско и Деррида — одно перечисление “сюжетов” способно занять несколько страниц). Но при этом ни одна глава “Леса” парадоксальным образом не кажется перенасыщенной аналогиями: при столь интенсивном смешении всего со всем, стиль Бибихина мало напоминает методики классиков постструктурализма. От Ж. Делеза, например, его отличает отсутствие интереса к созданию концепта , акцент на чтении до понимания и поразительное представление античного нерушимого универсума и постмодернистской фрагментарности как одной и той же проблемы. Бибихина в большей степени волнует не новая модель инвентаризации истории философии, но размышление о том, почему мир способен вместить любое количество “разночтений”. И главное, чего требует “Лес”, — это внимание.
Читать дальше
