К тому же издательство помнит, что есть классики как таковые, а есть еще классики-современники. И выпускает «линейку» книг современной эпохи — например, в прошлом году вышло переиздание книги Олега Тарутина «Что я видел в Эрмитаже», впервые увидевшей свет в 1989-м и запомнившейся читателям. Вот что сказано в послесловии: «В наши дни почти всегда у входа в музей очередь. А вы вошли в музей как бы без очереди благодаря этой книге со стихами, в которых сохранились и детская серьезность, и лукавая улыбка Олега Тарутина».
Другой пример такого рода издания — книга классика-современника Олега Григорьева «Чудаки и другие», составленная живым классиком Михаилом Ясновым. Поэт Яснов так характеризует поэта Григорьева: «Первая книга Григорьева неспроста называлась „Чудаки”: она переполнена вот такими, немного не от мира сего персонажами, которые трудно вписываются в окружающий их мир. А если мы вспомним замечательную традицию детской поэзии, идущую от скоморошества и от старого ярмарочного театра, от „Человека рассеянного” С. Маршака и от стихов Даниила Хармса и Александра Введенского, то поймем, что чудаки Олега Григорьева оказались в хорошей компании».
На последней странице недавно переизданной «ДЕТГИЗом» книги о ленинградской блокаде (автор — Нисон Ходза, 1906 — 1978) помещено удивительное обращение к читателям. Приведем его здесь полностью:
«Дорогой друг! Напиши нам, пожалуйста, свои впечатления об этой книге. Если в твоей семье бережно хранятся блокадные фотографии, письма и дневники, то, пожалуйста, пришли нам копии этих уникальных документов военного времени. Они нам могут очень пригодиться и для новых книг, и для публикаций о блокадном Ленинграде в детском журнале „ЧИЖ и ЕЖ” [4] . Если ты не знаешь, как сделать эти копии, то мы тебе поможем. Пиши! До свидания, твой „ДЕТГИЗ”».
В этом призыве, по-хорошему старомодном, «из прошлой жизни», заключена осторожная надежда. Услышат ли его те, кому он адресован?
Григорий Петухов. Соло. М., “Воймега”, 2012, 44 стр.
С того далекого дня, когда трансатлантическая почта доставила мне вышедшую в американском издательстве “Эрмитаж” первую книгу стихов моего друга Льва Лосева “Чудесный десант”, и вплоть до выхода сборника Григория Петухова мне не приходилось быть свидетелем столь зрелого поэтического дебюта. Он требует разбора внимательного и пристрастного, ибо сразу — с первой книгой — нам явлен готовый поэт, который может меняться и совершенствоваться, но в том, что он состоялся, сомнений нет никаких.
Синтетически-обобщенный пейзаж этих стихов крайне непригляден и угрюм, суров и несентиментален. Этот жесткий некомплиментарный рисунок внешнего мира не выглядит нарочито, он подкреплен психологическими и философскими доводами.
Подобно Ходасевичу, автор не ждет от современников “ни грубой славы, ни гонений”, поскольку окружающая действительность настроена к поэту как минимум не дружественно.
Пусть алкоголя пожар не потух,
только веселье здесь не ночевало:
выдворен прочь из Московии дух
праздношатания, бес карнавала.
Песня о вороне скрасит досуг,
дума про лучшую долю утешит.
Это, по-видимому, соприродное автору мироощущение порой отливается в совершенно выдающиеся строки — эффект, что тебя ледяные пальцы берут за горло.
И в этот студень заживо впечатан
продрогшей вязью улиц мегаполис,
как загустевшей водки штоф початый,
как будто в смерти заживо по пояс,
как будто с жизни верхний слой соструган,
и голый нерв под ледяною розгой.
И я на это все гляжу с испугом
издалека, из Пруссии промозглой.
И все-таки сквозь этот мрачный, порой мизантропический фон прорываются оттенки лирической тоски, как будто давая представление о других возможностях и вариантах бытия: теплых, умиротворенных, ностальгических. Наибольшую полноту они приобрели в стихотворении “Берлин”. Здесь нет свойственной Петухову образной и ритмической усложненности, оно написано “пожиже”, чем прочие, и в нем есть ностальгическая нота, есть умиление. А кроме того, любой ретроспективный взгляд — лиричен и уже в силу этого обладает привлекательностью.
Читать дальше
