Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 2 2012)

“Русский писатель может жить где угодно”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Взгляд”, 2011, 30 ноября <http://www.vz.ru>.

ГоворитМихаил Шишкин:“В XX веке с русскими писателями произошла очень неприятная история. Много поколений писателей оказались изолированы, и у них образовалась своя субкультура, возникла ситуация, когда люди начинают говорить какими-то только им понятными шуточками. Поэтому современная русская литература на Западе не читается. Переводится, но не читается”.

“Для русского писателя как раз очень важно уехать из России и пожить в другом месте, чтобы понять, что субкультура, которая здесь образовалась, — это тюремная субкультура, из нее нужно вырваться”.

Свобода на фестивале “Украинский мотив”.Круглый стол “Возможен ли диалог без идеологии”. Беседу вела Елена Фанайлова. — “SvobodaNews.ru”, 2011, 6 ноября <http://www.svobodanews.ru>.

“Андрей Пустогаров:Сергей Жадан удачно высказался, что он за диалог без идеологии. Мне кажется, что вряд ли получится такой диалог. Я скажу, какие виды диалогов присутствуют на этом поле. Есть такая идеология, которая явно не ведет ни к какому диалогу. В качестве литературного примера я приведу книгу Василя Шкляра „Черный ворон”, за которую в прошлом году проголосовали как за лауреата Государственной премии литературы имени Тараса Шевченко. Эта книга о борьбе украинских повстанцев с московским империализмом. Причем она подается в духе борьбы светлых эльфов со злобными гоблинами. Это 20-е годы, повстанческое движение на Украине. Такое изображение ни к какому диалогу не ведет. Такие утверждения, например: никакого украинского языка не существует, не существует никаких украинцев, а есть только русский народ. Мне кажется, что это не ведет ни к какому диалогу. Но, мне кажется, в русском поле это все-таки в маргиналиях присутствует...

Елена Фанайлова:Зато в русском поле присутствуют такие блокбастеры, как „1612” или что-нибудь в этом духе. И диалог здесь обрывается.

Андрей Пустогаров:Да, обрывается. И еще два вида диалога, они больше находят приверженцев по обе стороны границы, то есть люди сходятся, но мне кажется, что они непродуктивны. В частности, когда вспоминают о так называемом славянском братстве, о прошлых корнях, о Киевской Руси, поскольку эта концепция смотрит в прошлое, мне кажется, что у нее нет и будущего. Другой диалог, несколько противоположный, общая тенденция — это стремление наших стран к демократии, к европейской жизни. И тут говорят, что Украина в плане демократии далеко продвинулась по сравнению с Россией, нам надо поучиться у нее. Это вызывает большое одобрение у некоторой части украинской стороны. Все хорошо, конечно, в этой концепции, если бы ей не противоречила сама жизнь”.

Ольга Седакова.Поэты семидесятых: некухонный протест. Подготовила Мария Сеньчукова. — “Православие и мир”, 2011, 24 ноября <http://www.pravmir.ru>.

“Итальянский издатель сказал: „Но это какая-то метафизика!” Он не понимал, что именно метафизика и была политическим актом. Потому что это было сопротивлением тому плоскому марксистскому материалистическому миру, который насаждался и из которого мы, по существу, не могли бы и выглянуть…”

“Что нового принес с собой Бродский? Во-первых, это мысль о поэзии. Поэзия как мысль. Потому что советская поэзия, даже ее очень приличные образцы, этого не знали: что поэзия есть мысль о поэзии, или мысль поэзии. Что все здесь стоит под вопросом и есть результат личного решения. Что поэт не знает, написав одно стихотворение, напишет ли он следующее”.

“У Бродского был ровесник — Леонид Аронзон. Он не может равняться в известности с Бродским, в частности потому, что он написал очень немного — он погиб в тридцать лет. Но для нас всех он значил гораздо больше”.

“Слова теряют смысл”.Профессор лингвистики рассказал о том, почему России важно выработать новый политический язык. Беседу вела Екатерина Зоркина. — “Взгляд”, 2011, 8 ноября <http://www.vz.ru>.

ГоворитМаксим Кронгауз:“Да, большевики после революции занимались языковым строительством и решали отчасти те же задачи, что решают политики сейчас, только масштабы несопоставимы. Они искали язык. На постреволюционный язык оказывали воздействие даже не разные слои языка, а разные языки. Отчасти был взят за образец французский — то, что делали с языком во время французской революции. Самый простой пример — французы на короткий период отказались от слов „месье” и „мадам” и ввели слова „гражданин” и „гражданка”. Затем, что очень интересно, при всем антирелигиозном пафосе большевиков, другим источником была как раз лексика архаичная — церковнославянская”.