— Нинусенька, — замечает папа мрачно, — искусственные цветы — это пошлейшее мещанство и дурной вкус.
— Они выглядят как настоящие, — возражает мама. — Посмотри, какой нежный оттенок.
— Я не собираюсь смотреть на эту гадость! — провозглашает папа.
— Как угодно, — говорит мама. — Эстет недобитый. — И продолжает печальную мелодию: — Две розы стояли, стояли, и обе манили и звали, и обе увяли, увяли…
“Чернокожая жительница города Монтгомери в штате Алабама, — сообщает радио, — Роза Паркс арестована за то, что посмела сесть на переднее, предназначенное только для белых, сиденье в автобусе”.
Надо же — и там Роза. Роза Паркс. Роза в парке… Одна была белая, белая, другая… Другая — смелая. Нужна, наверно, большая смелость, для того чтобы на глазах у всех этих негодяев сделать то, что запрещено.
“Пятьдесят тысяч негров во главе с Мартином Лютером Кингом объявили бойкот городским автобусам”.
Интересно, как же они теперь, эти пятьдесят тысяч негров, будут добираться до работы? Пешком, что ли? Нет, у нас в Советском Союзе такой протест был бы невозможен. У нас, правда, и негров нет.
— Анечка, какой сюрприз! — приветствует мама тетю Аню. — Я думала, ты нас уже совсем позабыла.
Действительно, тетя Аня появляется у нас все реже, зато тетя Мура все чаще.
— Как я могу вас забыть? — трясет тетя Аня головой с шестимесячной завивкой. — Нет, не забыла, просто как-то не получается.
— Слишком занята?
— И это тоже, работы полно, вздохнуть некогда — то квартальный отчет, то годовой отчет. Конец года ведь. И конечно, все наваливается на меня, девчонки в отделе — дуреха на дурехе, бестолочь на бестолочи. Ни в чем нельзя положиться. А сегодня такая тоска взяла, решила: поеду и все, наплевать на все дела, пропади они пропадом...
— Ну, молодец, вешай шубу и садись. Рассказывай…
— Да что рассказывать? Как говорится, без изменений. Моложе не становимся…
— Перестань, перестань! Прекрасно выглядишь. Еще дашь фору любой молодой. Как твой начальник? Все так же любезен?
— Ах, Ниночка, не береди душу. Расскажи лучше, что у вас.
— У нас? Что ж, грех обижаться. Опубликовали наконец роман Павла. Так что появились кой-какие деньжата. И главное, ты знаешь, вдруг значительно лучше себя чувствую. Ни головных болей, ни этой пресловутой тяжести во всем теле, просто никакого сравнения. Чудо какое-то, ей-богу. Вчера пошла измерила давление — сто шестьдесят. А доходило — ты помнишь? — до двухсот пятидесяти. Не знаю, горчичники помогли или что-то еще, но стала другим человеком. Затылок, правда, сожгла, — мама осторожно поглаживает ладонью уже задубевшую розовую кожу, — уснула как-то невзначай… А, ерунда, заживет. Как Ольга? Не собирается сделать тебя бабушкой?
— Ольга не собирается, а у Ляли, поверишь ли, удивительная дочка. Трех лет еще нет, а знает все буквы и читает как взрослая. И считает неплохо, а уж рассуждения!..
— Ничего удивительного, — говорит мама, — Талина внучка. Он тоже был необыкновенно способный. Тетя Надя могла им гордиться. Неуравновешенный, правда…
“Замечательных успехов добился бетонщик Куйбышевского строительного управления Ульяновского треста товарищ Горошкин, — сообщает радио. — Изменив процесс установки анкерных болтов…”
Не странно ли? — столько лет живу на свете и до сих пор не знаю, что такое анкерные болты. Нужно спросить у папы.
Пятое декабря. Занятий нет, всенародный праздник — День Сталинской конституции. Тетя Шура Ананьева зовет меня к телефону. Ольга Ожанова. Предлагает идти в Тимирязевский парк кататься на лыжах.
— Двадцать пять градусов, — напоминаю я.
— Ты что, мороза боишься?
— Боюсь. Носы отморозим.
— Не отморозим, поднимем воротники и шарфами лицо замотаем.
— Это я однажды уже слышала — шарфом замотаю. Потом целый месяц нос был коричневый.
— У тебя, что ли?
— Не у меня, у подруги. К тому же у меня и лыж-то нету.
— О лыжах не беспокойся, Корабельские у нас свои оставили.
Ладно, была не была.
В парке красиво — мороз и солнце. Красиво и потрясающе тихо. Волшебная хрустальная тишина. Лицо пощипывает от холода, но ветра нет. Белочки, которых тут тьма-тьмущая, сегодня не показываются, попрятались в своих гнездах. Наверно, накрылись хвостами и спят. Людей тоже почти не видно, лыжня присыпана снежком. Мы идем не спеша, Ольга впереди, я за ней. В такую погоду нельзя торопиться — задохнешься. Двигаться, в общем-то, легко, лыжи приятно скользят по жесткому насту.
Читать дальше
