— Он как бы присосался к нему и двигался. Туда-сюда, туда-сюда! Как если бы хотел оттранспортировать его в другом направлении. Но у него не получалось. Туда-сюда, туда-сюда… Я понятно объясняю?
— Чем это закончилось?
— Я не дождался и сразу пошел сюда.
Я сел и потянулся к стакану; он был пуст.
Она побарабанила пальцами по стеклу, собрав губы в бутон.
— Ты говоришь, в аппарате сидела женщина. Какого цвета одежда была на женщине?
— Она была… женщина была голая.
Яростно взвизгнул стул. Она хлопнула ладонью по столу, резко встала и отвернулась, взметнув полы халата.
— Мне что это, для себя? У меня очередь в коридоре, — холодно сказала она.
В кабинет действительно просунулась лысая голова на черепашьей шее и поверх очков посмотрела на нас. Зоя Борисовна врачебно-пронзительно сказала: «Подождите, я вызову!», — и голова убралась, прикрыв дверь.
— Простите, пожалуйста, Зоя Борисовна, — сказал я. — Сам не знаю, что нашло.
Я встал, взял со стола афганку.
— Понимаете, я не верю, что это лечится разговорами. Мне вообще стыдно, что я вас отвлекаю. А можно мне просто поставить укол? Или можно выписать феназепам?
Она повернулась, на ее лбу творилось маленькое утомленное землетрясение.
— Ну хорошо, — сказал я обреченно и снова сел. — Может, вы и правы. Вам дать воды? Или можно мне воды? Я больше не буду, Зоя Борисовна.
— Я надеюсь. А то я буду думать, что ты считаешь меня дурой. — Она села напротив, но вполоборота, — будто одновременно оставаясь стоять спиной, — налила и двинула мне стаканчик.
— Ты снова чувствовал кожу?
— Да. Я чувствую ее по ночам.
Мы обсудили мою проблему, и она попросила рассказать об отце.
— Расскажи что-нибудь про своего отца. Не задумывайся — первое, что придет в голову.
— Мой отец… — Я пожал плечами. — Однажды он сделал мне лопату для снега. Я ходил в садик в таких противных колючих зеленых колготках. И мне никогда не хотелось идти в садик именно потому, что нужно было натягивать эти колготки… я отклоняюсь?
— Нужно говорить, что выговаривается. В этом и суть.
— Зимой воспитательница сказала, что надо купить лопатки. Не помню, что мы ими делали, ими ведь можно только убирать снег, а это детский труд, это запрещено Конституцией… Но мы обошли все магазины и нигде не нашли лопаток. И вот он сел дома, — зима, узоры на окнах, дома полумрак, — и прямо из того, что валялось на балконе, как волшебник, сделал лопатку. Вырезал из листа железа штык, взял нарядный черенок от механической швабры, прибил какую-то блестящую полоску… И получилась лопата. Еще лучше, чем магазинная, которые принесли все. Я ее очень полюбил.
Атмосфера за дверью накалялась.
Зоя Борисовна неохотно пригласила меня за перегородку, разломила ампулу и ввела в плечо три миллилитра боли.
— Кто сейчас занимает его кабинет? — спросил я.
— Альков. Неплохой костоправ.
Мы вышли из-за перегородки и направились к двери.
— Вчера ты не пришел, а между тем для успешного лечения нужна регулярность, — сказала она сухо на прощание. Кажется, она не простила мне лиловое облако. — Следующий!
Я вышел, пронзаемый взглядами, как святой Себастьян, и закурил на крыльце.
Было солнечно, веяло утренней прохладой. По улице бегали собаки, ходили больные, еще не осознавшие безнадежности своей болезни.
Нет, я не прочь говорить об отце с Зоей Борисовной. Для нее это способ вызвать его тень, чтобы поплакаться о не случившемся. Ведь я «жутко, просто жутко похож на него», и когда она прикасается к моему плечу, вводя иглу, у нее, наверное, такое чувство... Мои воспоминания для нее — сладкий укол морфия.
Она катастрофически одна, два года назад у нее умер муж, год назад за наркотики забрали сына, — но почему я должен за укол рассказывать ей, каково мне чувствовать отдельную жизнь и шевеление собственной кожи?
…Видеть по утрам вместо рожек, которые поджарила мама, маленьких белых червей?
Слышать потустороннее эхо всех звуков?
Ночью в ужасе уезжать из дома, внезапно осознав, что родной человек, спящий рядом, — это страшно отдельный человек? Что это не ты, с непознаваемыми мыслями, который спокойно и чуждо дышит во сне в одной комнате с тобой. И в мире с одним ты спят миллиарды не ты.
И никому никакой возможности передать словами этот ужас и рассказать правду об этом.
Читать дальше
