— А слова можно переделывать? — спросил Макс, басист.
— Как?
Макс вдруг запел жалобным голосом:
Плачет девочка с автоматом —
Больше некого убивать.
Вся в слезах и губной помаде,
Ох, как хочется постреля-ать.
— Не стоит, — серьезно ответил арт-директор. — В общем, решайте.
После этого парни зашли в кафешку, взяли водки и стали спорить.
Спор был острее и ожесточеннее, чем раньше, когда пытались решить, как будет звучать новая композиция… И спорить тем более было неприятно, тяжело, что все понимали: ничего нового в результате его не появится.
Правда, поначалу общались довольно спокойно.
— Понимаете, — говорил Паша, — хоть какая-то реальная деятельность. Реальные башли зарабатывать будем.
— Ну, блин, зарабатывать можно и в офисе, — буркнул Максим.
Дробов на эти слова усмехнулся:
— Кто нас в офис возьмет? Там уметь что-нибудь надо.
Получилось, что этими словами он поддержал Пашу. Тот воодушевился:
— Вот-вот! Сколько лет перебиваемся, а тут будет хоть чем за студию платить.
— Но ведь, — включился в разговор Андрей, соло-гитарист, основной вокалист и по факту лидер группы. — Но ведь это предательство.
Паша вскипел:
— Кто кого предает? Кто?!
— Мы все.
— В смысле?
— Если мы начнем попсу лабать, мы предадим свою музыку. То, чем пятнадцать… двадцать лет почти жили.
— Да почему! Разучим несколько песен, будем исполнять их раза три в месяц, получать за это гонорар. А остальное время — наше.
Дробов опять усмехнулся:
— Все попсари с этого начинали.
Паша грустно на него посмотрел:
— Нам уже поздно попсарями становиться. Вообще хоть кем… Графов Монте-Кристо из нас не вышло.
— Что? — наморщил лоб простоватый Макс.
— Он имеет в виду, что панк-рокерами мы не стали… Но предавать свою музыку я лично не буду.
— Андрюх, никто ничего не предает! — зло выкрикнул Паша и сразу потух: — Ладно, я вам предложил подработку. Подработку в принципе по специальности. Нет — так нет. Но продолжать быть таким в тридцать шесть лет я лично, — он выделил слово «лично» и глянул на Андрея, — уже не могу. Я хочу сцену, хоть такую, как в «Одной шестой», хочу играть, получать за свою игру пусть символизм, но — получать… Ребята, нам скоро сороковник! Три альбома, четыре десятка концертов вместе с подобными, тысяча, или сколько там, рэп на голимых студиях — и это все?! Я не могу так дальше, и я готов уйти, если мы будем продолжать только так…
Тут, по сути, и начался спор. С обвинениями, старыми обидами, посыланием… К Паше присоединился Макс (так сказать, ритм-секционная спайка), Андрей был настроен категорически против исполнения эстрадного ретро, а Дробов до поры до времени сдержанно присоединялся к Андрею. Просто не мог представить, что играет что-нибудь вроде «На недельку до второго…».
Но неожиданно, на самом пике спора, ему в голову вломился вопрос, вломился и уже не исчезал: «А что, действительно, мы теряем часа по три несколько раз в месяц, играя не то, что хотим?». К тому же у Игги Попа, «Рамонез», даже у «Эксплоитед» с «Дэд Кэннэдиз» были вполне лирические песни, почти попсовые. Ничего, наверное, страшного… И деньги, конечно… Прав Паша: хоть бы и символически, но очень хочется получать за свою игру. И он склонился на сторону Паши и Макса…
Андрей убежал тогда из кафе в бешенстве, бросив на стол голубовато-белую тысячерублевку, хотя выпили и съели все вместе от силы на семьсот. Но эта тысяча была как некий знак, что на деньги ему, Андрею, плевать… Оставшиеся посидели молча, потом вымученно договорились как-нибудь созвониться и разошлись. Ощущение было — что навсегда.
Первым Дробову, на следующий день, позвонил Андрей и спросил почти с ненавистью, какой-то юношеской ненавистью:
— Ты на самом деле решил играть попсу?
Дробов не знал, что ответить. Точнее — как. Было ощущение, что если скажет: «Да, на самом деле», — Андрей, с которым они столько лет сочиняли забойные песни, улыбками хвалили друг друга, когда у одного получался жесткий ритм, а у другого выходил пронзительный соляк, с кем много всего пережили, скажет то последнее слово, после которого невозможно станет ни играть, ни разговаривать, или просто бросит трубку, что хуже самого обидного оскорбления.
— Я… — Дробов кашлянул. — По крайней мере, я хочу попробовать. В любой момент мы можем бросить.
Читать дальше
