Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

Зашел в комнату. Пьяный Василий, который Еценко, говорит:

— Че не заходишь, Дима. Пойдем, борща поешь.

— Ты что, Василий, я только что у Ленки на три дня вперед поел, живот чуть не лопнет.

— Пойду тогда самогонки принесу, у тебя выпьем, а то моя кобра шипит, что пью.

Принес графин самогонки, дербалызнули по стакану, и я сказал:

— Все, Василий, Ленке предложение сделал. Сказала, с дочками посоветуется.

— Вот и правильно сделал, молодец. По такому поводу и вмазать не грех. Наливай. Не давай кобыле ссать, заводи, поехали.

— А чего ждать? С моря погоды? Чего я буду, как пенек, в общежитии валяться?

Выпили, Василий говорит:

— Все правильно. У нее ты будешь в масле купаться, жить как у Христа за пазухой.

— За такой пазухой, как у Ленки, — сказал я, уже изрядно торченый, — можно жить. Там можно на одну сиську лечь, а другой укрыться. Вот где кайф.

На следующий день вся бригада работала на уборке черешни, слив и абрикосов. На обед с Леной пошли домой. Я прихватил с собой два ведра крупных сине-желтых слив, а вечером, думаю, принесу абрикосов. Пусть Лена компоты крутит.

Пришли, дома никого не было, девочки ушли к бабушке. Помылись на кухне. Лена мыла груди в тазу, я обратил на это внимание, мыла по очереди, обе груди одновременно в таз не помещались. Женщина она солидная, а жара, у нее все потеет. Пообедали, Лена ушла в дом, а я на кухне что-то тормознулся. Потом тоже пошел в дом. Лена лежала на полу, подстелив покрывало и подушку, сказала:

— Я думала, ты ушел к себе в общежитие.

— Лена, можно я возле тебя отдохну? — спросил я, скинув туфли и снимая брюки.

— А вдруг девочки придут?

— Охота им по такой жаре плыть через все село, — сказал я. — К вечеру и придут.

Стал целовать и обнимать Лену, навалился на нее. Она одно только твердила: «Не надо, не надо», а сама не сопротивлялась, только шире ноги раздвигала. Мы впали в забытье; когда очнулись, поднялись с пола, пошли на кухню, помылись. Я взял графин с вином, сказал:

— Ну что, Лена, выпьем за нашу жизнь. Сколько мы проживем, одному Богу известно.

Выпили, Лена говорит:

— Вечером, Дима, заберешь вещи из общежития и принесешь сюда.

— Да какие у меня вещи, у меня, Лена, ничего нет. У меня как у Челкаша: член да душа.

— Тем лучше. Бывает, и этого не бывает, — последовал ответ.

Так началась моя семейная жизнь. Днем мы на работе, вечером я помогаю Лене компоты закрывать. А компот какой — просто объедение, в мире такого нет. Сливы «виктория», абрикосы, черешня и сюда же для запаха малина. За три дня Лена наварила восемь десятилитровых баллонов и семьдесят трехлитровых. На зиму хватит.

Не забывал я и сено косить. У меня это дело получалось уже так ловко, будто всю жизнь я не в тюрьме сидел, а косой махал. Пайку прикончил, а когда сено подсохло, вдвоем с Леной сметали небольшие стожки. Потом Лена взяла в совхозе лошадь, сено отвезли домой и заскирдовали позади огорода. Приходил Ленкин отец, помог скирду накрыть целлофаном, а по бокам на веревках камни повесили, чтобы ветром целлофан не сдуло. Теперь дождь сено не промочит, и оно преть не будет, до самой весны пролежит.

Купил себе мотоцикл «ИЖ-56» за четыреста рублей. Василий — брат Ленки — пригнал от хозяина. Научился ездить и теперь гонял на нем куда надо и не надо.

Начались выборы депутатов в местные Советы. Голосование проходило в Денисовке. Людей на машинах из «Дружного» повезли в Лазаревку, Ивановку, собрали и там людей и повезли в Денисовку. Я думал, мне не надо голосовать, поскольку я сезонный рабочий и нигде не прописан. Но бригадир сказал, что сезонных рабочих тоже включили в списки, надо и мне ехать. Лене сказал, чтобы ехала на машине, а я прикачу на мотоцикле. Заехал к Василию, вмазали с ним самогонки и на мотоциклах погнали в Денисовку.

Голосовали в клубе, там же был хороший буфет. Народу собралось много. Лена познакомила меня со своей родней — с супружеской парой Виктором и Женей Азиковыми. Подошел пожилой, маленький и щуплый мужичонка Леня Дубов с женой Ниной, все из Лазаревки. С ними тоже познакомился, а Леню стал звать Дубок.

Набрали бухалова, жеванины и расположились на травке под деревом. Под другими деревьями тоже «двигали от всех страстей» (пьянствовали). Первый раз в своей жизни я был на выборах, но мне они показались каким-то всенародным праздником. Леня сильно подпил, стал рассказывать про войну. Вот какую историю рассказал мне Дубок.

— Был я во время войны разведчиком в партизанском отряде. Накрыли меня каратели один раз, притащили в хату здесь, в Денисовке. В сельсовете у них штаб был, а в подвале меня гестапо допрашивало, какой-то штандартенфюрер. Хотели, чтобы я показал, где партизаны ховаются. Пытали, избили до полусмерти и бросили в камеру. Ночью дверь камеры открывается, заходит Пашка-полицай, спрашивает: «Живой?» — «Живой», — говорю. «Идти можешь?» — «Не могу». — «Тогда ползи, — говорит Пашка. — А то завтра немцы тебя убьют. Ползи как-нибудь».