Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

— Гена, что с тобой?

— Дим Димыч, ты видел «хозяина» из Ванино? Он узнал меня, показывал рукой в мою сторону и спрашивал у нашего, как фамилия этого заключенного. Ты понимаешь, тот срок у меня был двадцать пять лет, а сейчас мне «отломили» (дали срок) три года. Что теперь будет, не знаю.

Леший рассказывал мне, как после побега из Ванино его подобрало в море рыболовецкое судно. Когда пришли во Владивосток, он уехал в Комсомольск-на-Амуре, устроился на завод токарем, но под чужими ксивами. Работал хорошо, замечаний не имел. Но произошел инцидент, стоивший Генке трех лет «кичмана» (колонии). В цех ввалился инженер в изрядном подпитии, подошел к Генке и стал доказывать, что тот неправильно точит шейки коленвалов, мотивируя это тем, что у него интимные отношения с Генкиной матерью и Божьей Матерью. Генка попросил инженера уйти, а разговор перенести на завтра. На что инженер пообещал Генке интимную близость и с ним. Генка не выдержал, схватил инженера за грудки и отшвырнул от станка, признавшись при этом в своих сексуальных отношениях с матерью инженера, с самим инженером и коленчатым валом в придачу. И еще послал инженера на половой член. Но тот упал на трубы и разбил голову. Сбежалось начальство, стали кричать: «Как ты посмел поднять руку на коммуниста?» Инженера отвезли в больницу, составили протокол о побоях, а Генку арестовали и по 74-й статье дали три года за хулиганство. Так Леший снова очутился в колонии.

Только мы с Лешим поговорили и зашли в барак, «ящик с хипишем» объявляет: «Заключенный Павлов Геннадий, срочно явиться к начальнику колонии».

— Ну, вот и все, — сказал Генка, поднялся с нар и пошел на выход.

В кабинете начальника колонии были оба «хозяина». Ванинский поднялся из-за стола и сказал:

— Здравствуй, воскресший из моря. Я-то думал, вы утонули. А где второй? Лихо, лихо вы тогда ушли в море. Ведь на верную смерть шли. Ну, рассказывай, как жив остался.

Леший рассказал все то же, что и мне. Добавил только:

— Так как инженер был коммунист, это дело не могли оставить безнаказанным. Но вы поймите меня, гражданин начальник, я не грабил, не воровал, а честно работал. Меня и завод берет на поруки, ходатайство направил в колонию.

Начальник внимательно посмотрел на Генку и сказал:

— Не беспокойся, Геннадий, работай, как работал, не нарушай режим. Я сам напишу в Москву о тебе, я фронтовик, мне поверят.

Потянулись дни, недели. Где-то месяца через три из Москвы пришла бумага на Павлова Геннадия примерно такого содержания: «Ограничиться отсиженным сроком. Так как Павлов показал себя с положительной стороны, будучи на свободе, и учитывая ходатайство коллектива завода, вернуть Павлова на завод». Через несколько дней Генку освободили, и он уехал в Комсомольск-на-Амуре.

Я потом часто думал: «Вот тебе и „хозяин“, мент, а надо же как по-человечески поступил с зеком. Есть и среди ментов порядочные люди».

А у нас шли дни тяжелой работы, унылые и однообразные.

В зоне находилось две тысячи заключенных. Примерно половину зеков составляли чечены и ингуши, другая половина была более интернациональная: русские, украинцы, белорусы, немцы, татары, прибалты, армяне и другие народы и народности. Но только чечены и ингуши вели себя обособленно, создали в зоне свою автономию. Поскольку свинину они не ели, то отдельно ходили в столовую и имели своих поваров. «Хозяин» лагеря дал им три барака, разрешил и жить отдельно. Один только чечен по имени Ваха не жил с ними. Ваха был вор в законе и жил в бараке с ворами. Сам он высокого роста, широкоплечий, носил широкие шаровары и длинный атласный кушак.

Было в зоне еще пять воров-законников. Зона Ваху уважала за справедливость. Если кто у него спрашивал, почему он с земляками не живет, он говорил так:

— Мне все равно, земляк или нет. Главное, человеком надо быть и делать все по справедливости.

В зоне часто случались крупные конфликты. Чечены, сбившись в отдельную мощную стаю, стали наглеть и вести себя вызывающе. Ночью опасно стало ходить в туалет, который находился в углу за бараками. Бывало, зек поругается днем с чеченом, так они его ночью в туалете зарежут и кинут в дырку. А бывало, обознаются да не тех зарежут. И такое случалось. Утром приедет машина-говновозка выкачивать, так два-три трупа из ямы поднимают. Мужики поговорят, пошумят пару дней и успокаиваются — привыкли. Стали по двое-трое ходить ночью в туалет. Не раз мужики обращались к ворам с вопросом, когда кончится этот беспредел. Ваха ходил по баракам, говорил землякам: «Вайнахи, ради Аллаха, не злите мужиков, кончайте резать людей, подымутся ведь».