Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

С карантинки Тюрьма вышел в зону вместе со мной. Пришли в барак, первым делом Тюрьма разыскал ставропольца Саню Третьяка. Сразу заварили чай, сообразили поесть. Встреча прошла на высоком, по лагерным меркам, уровне.

Зашел в барак Жека Татарин, с которым мы сидели в тюрьме в восемьдесят четвертом году.

— О Дим Димыч, а я тебя ищу. Узнал, что ты пришел этапом. Пойдем ко мне в отряд. Я в бараке не сплю, а сплю на работе в кузнице. Там и тебе шконка и тумбочка найдутся. Ты, Дим Димыч, запишись у нарядчика во вторую смену и приходи. Ну, я побежал, это я на обед выскочил.

У нарядчика я записался во вторую смену. Вечером вышел на работу в кузницу. Татарин показал свое хозяйство: молот, горн. Тихо, чистота кругом, душевая тут же.

Только с Жекой мы сели за стол, раздался стук в дверь. Татарин открыл, на пороге стоял Шарип-даргинец, он крикнул:

— Кого я вижу! Салам алейкум, Дим Димыч!

Я встал из-за стола, и мы с Шарипом обнялись. Он, оказывается, работает в рабочей зоне шофером на «ЗИЛе»-самосвале. Там у него своя бендежка есть. Шарип сказал:

— Дим Димыч, у меня в бендежке ванна стоит. Ты, как граф, должен в ванне купаться.

— Да я хоть сейчас, — ответил я.

Шарип отвел меня в ванную. Пока я купался, они с Татарином накрыли хороший стол, заварили чай. После ванны я надел чистое нижнее белье, и мы сели ужинать. Шарип сказал, что и сын его Хабибула здесь же в зоне сидит, у Татарина в кузнице подручным работает.

— Так ты, Шарип, здесь целую семейственность развел. Скоро в зону весь свой аул перетянешь, — пошутил я, и мы посмеялись.

Утром меня вызвал начальник отряда. Мы с ним долго беседовали, он расспрашивал про мою жизнь. Спросил:

— Ты, Дим Димыч, работать будешь? Или как?

— Вот-вот, «или как», это мне больше подходит. Шучу, начальник. Буду работать, — ответил я Юрию Очировичу. — На свободу надо выйти. Сколько можно сидеть? Без пяти минут тридцать лет уже отмотал.

— Вот и хорошо. Только работа у нас не в белых халатах, а мазутная, на загибке сеток.

— Да какая мне разница? Главное в работе — чтобы платили больше. Сетки загибать — это, конечно, не пыль с пряников обметать и не конфеты в бумажки заворачивать, но пойдет, — ответил я.

Усмехнувшись и покачав головой, отрядный сказал:

— Да, Пономарев, таких специалистов у нас еще не было. С пряников пыль обметать. Надо же такое придумать. Неплохо, совсем неплохо. Ладно, для такой ответственной работы я и напарника дам тебе хорошего. Сегодня отдыхай, а завтра с Николаем выйдешь на работу. Он в бараке в углу спит. Вечером подойди к нему, познакомься, а завтра приступайте к работе.

Вечером я пришел в барак, познакомился с Николаем. Это был мужичок пятидесяти лет, но выглядел старше. Мы с ним поговорили, попили чайку, я сказал ему, что с ним буду работать. Потом я ушел в телевизорную.

Лагерная жизнь началась. После мордовского «Бухенвальда» Яшкульская зона показалась мне чуть ли не домом отдыха.

На другой день я вышел на работу. Сделал себе ножницы для загибки сетки. Коля работал как метеор, я за ним не поспевал, а он только улыбался и говорил:

— Ничего, Дим Димыч, пристреляешься и меня еще обгонять будешь.

В перерывах садимся с Колей отдохнуть и разговариваем за жизнь. Сам он из этих мест. Сирота с детства. Во время войны отец Коли работал председателем колхоза, а здесь бандитствовал Калмыцкий кавалерийский корпус по уничтожению коммунистов. Один раз они наскочили в поселок, отца поймали и убили вместе с матерью.

— Вот так я остался пацаном-сиротой, — закончил Коля свой невеселый рассказ.

— А у меня, Коля, наоборот: коммунисты расстреляли родителей, когда приходили к власти в Прибалтике. Хоть и разные у нас с тобой судьбы, но дорога оказалась одна, оба за колючей проволокой пашем на коммунистов, — сказал я своему напарнику.

У Коли было слабое сердце, и как-то его свалило прямо на работе. Инфаркт миокарда — такой был приговор медиков. Я приходил, навещал Колю в санчасти. Месяца через полтора он поправился, вышел на работу и один раз в откровенной беседе он мне сказал:

— Я тут, Дим Димыч, кушаю с одним человеком, у него пятнадцать лет срока. Картежник он заядлый, играет и все время проигрывает, и все мои ларьки забирает на расчет.

— Кто он такой? Как звать? — спросил я.

— Юра. Он откуда-то из Сибири.

— Ладно, Коля, вечером я приду разберусь с ним, — сказал я.

Вечером я пришел в барак, познакомился с этим Юрой.

Был он высокий, крепкий на вид парень, но морда его мне сразу не понравилась, какая-то тупая, дебильная и вся в прыщах и угрях. Я взял это мурло за ворот куртки и, цедя слова сквозь зубы, сказал: