Александр Грязев - Рассказы и завязи

— Давно что-то тебя не видать, Лёха. Как живешь-то хоть? — спросил Вовка.

— Да ничего, вроде, пока… Работаю. Нормально всё, вроде бы.

— Слушай, Лёх. Мы тут с Аликом как-то вспоминали тебя. Алик вот зимой полста лет разменял, у меня скоро будет, а у тебя где-то рядом, кажется, было. А?

— Было… неделю назад.

— Во! Слышь! — опять вскричал Алик. — И он об этом так спокойно говорит! И кому? Друзьям своего детства. Ты забыл нас, что ли?

— Как это забыл? Обижаешь, Алик, — ответил Павлыч.

…Он, конечно, ничего не забыл. Да и как забыть её, теперь уже так далёкую зареченскую жизнь. Как забыть детские игры, велосипедные гонки на городской окраине и до самых подгородных деревень, переплывание реки, разделявшей город, что вообще считалось тогда мальчишеской доблестью, как и попадание «зайцами» в кинотеатр «Заречье», что стоял да и теперь стоит на улице Пугачева, отчего всех их, тогдашних сорванцов, звали «пугачевцами». Они и в школе учились вместе, а развела их только армия. Возвратившись домой, каждый начал свою жизнь, и виделись они довольно редко…

Встреть Алексей Павлыч Алика и Вовку ещё неделю назад, то пошёл бы с ними куда угодно. Но сейчас он вдруг почувствовал, что ему не хочется никуда идти, а тем более выпивать, если предложат. Он, конечно, был рад встрече с товарищами школьных лет, но как объяснить им все события недавних дней или о том, откуда он идёт сейчас. Ребята, наверное, его просто не поймут. Павлыч был в какой-то растерянности.

— Да я ведь, ребята… — попытался что-то сказать Павлыч.

— Да мы и так знаем, что это ты — Лёха Печекладов. А мы твои школьные друзья и хотим выпить за твои пятьдесят.

— За наши пятьдесят, — поправил друга Вовка Фунтиков.

— Ну и за наши тоже, конечно, — согласился Алик. — Так чего ты молчишь-то, Лёха? Ты, гляжу, сегодня какой-то не такой. А?

Павлыч понял, что ему не отказаться.

— Да я ничего… А где?

— Да хоть где. Теперь с этим делом красота, — обрадованно сказал Алик. — Да вон, хотя бы в том подвальчике. И искать долго не надо. Вперёд, пугачёвцы!

— Вперёд! — подтвердил Вовка Фунтиков.

Павлыч последовал за ними на другую сторону улицы, где на углу, в подвале одного из домов, находился пивной бар, давно ему знакомый. Это была обыкновенная пивнушка: табачнодымная, тесная и грязная, за что и прозванная окрестными жителями «В мире животных».

С улицы вела в подвал крытая и мрачная лестница, которая там внизу подходила к дверям подвального коридора и где было темно во всякое время дня.

Алик и Вовка стали спускаться вниз, а Павлыч остановился на верхней ступеньке и обернулся.

Над крышами домов возвышался купол церкви Спаса на Песках, где он только что был и молился. В майской синеве неба сиял, да не просто сиял, а горел позолотой крест и казалось, что лучи этого золотого сияния озаряли все окружающие дома и закоулки.

— Лёха! — крикнул снизу Алик. — Давай, спускайся! Чего ты?

— Господи, прости меня и помилуй, — прошептал Алексей Павлыч. Он перекрестился и шагнул в темноту подвала, как в преисподнюю.

Кинорежиссер Вадим Репнин, ранним утром появившийся на съемочной площадке, был в плохом настроении. Да и откуда быть хорошему, коли опять возникли проблемы с финансированием его многострадального фильма о последнем императоре России Николае Втором, причисленном недавно к лику святых отцов православных.

Всего лишь в мае, в первый день начала съемок, Репнин по традиции разбил о ножку штатива кинокамеры на счастье и удачу белую тарелку с голубым ободком, а из-за нехватки денег работа над фильмом останавливалась за лето дважды. И вот сейчас, в самом конце августа, над съемками опять нависла угроза безденежья: на банковском счете было пустынно тихо.

О прежних, и не таких уж далеких временах, когда о подобных задержках даже подумать было нельзя, приходилось лишь с грустью вспоминать, и вот сегодня, если директор картины со своими помощниками не договорится с благотворителями, то съемочный график опять нарушится.

Впрочем, Репнин старался не подавать вида, что его плохое настроение зависит от финансовых проблем, что все это из-за дел творческих. К тому же Вадим был верующим человеком и знал, что никогда не надо отчаиваться. А сегодня есть работа и ее нужно делать, несмотря ни на что, а там как Бог даст.

С этой мыслью Репнин, поговорив с актерами, занятыми в очередном эпизоде, и заглянув в глазок кинокамеры, сел в кресло, рядом с ней поставленное, и сразу же ощутил на душе какое-то облегчение. Он окинул взглядом съемочную площадку, представляющую собой рабочий императорский кабинет, арендованный для съемок у музея, глянул на верного единомышленника и друга оператора Толю Заболотнова, который ответил ему кивком головы, спросил о готовности осветителей, звуковиков, актеров, а когда все её подтвердили, перекрестившись, громко произнес в наступившей тишине: