Марк Леви - Сильнее страха

— Она ни в чем не была виновата.

— Ты ничего не знаешь.

— Матильда в этом ничуть не сомневалась.

— Твоя мать пила.

— Все из-за них.

— Твоя мать была тогда молодой, у нее была вся жизнь впереди.

— Какая жизнь? Матильда все потеряла, даже собственное имя, право продолжать учебу, всякую надежду на карьеру. Ей исполнилось всего девятнадцать, когда она потеряла мать…

— Мы так и не узнали, при каких обстоятельствах…

— …ее убили? Ведь это самое подходящее слово, Арнольд?

Кнопф достал коробочку мятных леденцов и предложил Сьюзи.

— Допустим, ты каким-то чудом восстановишь ее доброе имя. Что это даст? — спросил он, отправляя в рот леденец.

— Ее реабилитация позволит мне вернуть настоящую фамилию и заставить государство возвратить незаконно конфискованное имущество.

— Фамилия Бейкер тебе больше не нравится?

— Мне дали чужую фамилию, чтобы спасти от унижений, выпавших на долю Матильды. Чтобы передо мной не захлопывали двери так же, как перед ней. Не пытайтесь меня убедить, что для вас честь — пустой звук.

— Зачем ты позвала меня сюда? — спросил Кнопф.

— Предлагаю стать моим сообщником.

— Я отказываюсь. Не намерен участвовать в твоих затеях. Я обещал твоему деду…

— …заботиться о моей безопасности. Сто раз это слышала!

— И я сдержу свое обещание. Помочь тебе сейчас значило бы его нарушить.

— Я не передумаю, и вы, отказываясь мне помочь, обрекаете меня на серьезный риск.

— Не пытайся мной манипулировать, со мной это не пройдет. Запомни, у тебя нет никаких шансов на успех.

— Что она такое натворила, из-за чего ее решили убрать?

— Забавно. Ты любишь, чтобы тебе что-то повторяли, а о чем-то, наоборот, помалкивали. Она вздумала торговать государственными тайнами, но попалась еще до того, как успела совершить непоправимое. Она попыталась бежать, и это плохо кончилось. Она совершила серьезное преступление. У людей, которым пришлось ее остановить, не было другого способа защитить интересы нашей страны и тех, кого она могла выдать.

— Вы бы себя слышали, Арнольд! Прямо шпионский роман!

— Если бы! Гораздо хуже.

— Это же смешно! Лили была умницей, высококультурной женщиной, авангардисткой и гуманисткой, никому не способной причинить зла, не говоря уж о том, чтобы предать своих.

— Что ты обо всем этом знаешь?

— Матильда не только пила. Когда мы оставались с ней вдвоем, она рассказывала мне о своей матери. Мне не довелось посидеть у бабушки на коленях, но я все о ней знаю: какими она пользовалась духами, как одевалась, что читала, как гневалась, как смеялась — у нее был неподражаемый смех…

— Согласен, она опережала свое время и обладала твердым характером.

— Кажется, она вас ценила.

— Это слишком сильно сказано. Твоя бабушка не любила общество мужчин, льнувших к ее мужу, вернее, к его власти, ей претила их услужливость, а тем более их лесть. Ей импонировала моя скромность. На самом деле я был с ней так сдержан, потому что она производила на меня сильнейшее впечатление.

— Она была красива?

— Ты похожа на нее, и не только внешне, это меня как раз и тревожит.

— Матильда говорила, что вы принадлежали к тем немногим, кому она доверяла.

— Никому она не доверяла! А ты никак не можешь заставить себя называть свою мать «мама», как это принято у всех нормальных людей?

— Матильда никогда не была нормальной матерью, к тому же ей самой нравилось, когда я обращалась к ней по имени. Кто выдал Лили?

— Она сама себя приговорила, и твой дед при всем желании не смог бы ее спасти.

— Мой дед превыше всего ставил власть. Но защитить ее он мог. Она же была его женой, матерью его дочери. У него были для этого возможности.

— Не смей его судить, Сьюзи! — вспылил Кнопф. — Лили зашла слишком далеко, и ей никто уже не сумел бы помочь. Если бы ее арестовали и судили за измену, она угодила бы на электрический стул. Твой дед стал первой жертвой этого дела: оно стоило ему карьеры, состояния и чести. Партия прочила ему пост вице-президента при Джонсоне!

— Но Джонсон не стал баллотироваться. Карьера, состояние, честь — в каком грустном порядке вы перечисляете эти ценности! Всем вам, сотрудникам зловещих правительственных органов, успешно промыли мозги. Вы думали только о том, как победить в ваших междоусобных войнах и заслужить новые звания.

— Дурочка, люди, павшие во имя того, чтобы ты жила в свободном мире, безымянны. Они служили своей стране, оставаясь в тени.

— И кто же из этих «теней» стрелял в мою бабку? Кто из этих доблестных «слуг родины» открыл огонь по беззащитной женщине, попытавшейся всего лишь от них сбежать?