Марк Леви - Сильнее страха

Эндрю примчался и уселся на единственный имевшийся в кабинете Долорес Салазар стул.

— Частный самолет и беспосадочный перелет Женева — Бостон, — торжественно объявила она.

— А она еще болтает, что ей не на что купить себе новый матрас! — не сдержался Эндрю.

— Что вы сделали с ее матрасом?

— Ровным счетом ничего, успокойтесь, Долорес.

— Мне нет до этого никакого дела. Она вряд ли разорилась на билет: самолет принадлежал Агентству национальной безопасности. Но почему она летает на самолете, принадлежащем правительственному агентству, да еще такому? Об этом мне ничего не известно, тут моей компетенции недостаточно. Я обзвонила все больницы Бостона и его окрестностей, но в их досье нет следов Сьюзи Бейкер. Теперь в игру вступаете вы, старина. Когда вам захочется поделиться раздобытой информацией со мной, не стесняйтесь, я вам всегда рада.

После разговора с Долорес Эндрю почувствовал, что окончательно запутался. Вернувшись на свое рабочее место, он, поразмыслив, отложил намеченный на этот вечер переезд домой. Предстоящую ночь он проведет в здании редакции.

Вашингтон-сквер, 8 часов вечера.

Арнольд Кнопф шагал по главной аллее, разглядывая каждого встречного. Вот бродяга спит на краю лужайки, завернувшись в старое одеяло; трубач разучивает гаммы под деревом; гуляющие с собаками обходят одиноких курильщиков; пара студентов обнимается, сидя на бортике бассейна; художник при свете фонаря творит на мольберте собственный красочный мир; какой-то тип, воздев к небу руку, призывает в свидетели Создателя.

Сьюзи ждала его на скамейке, глядя перед собой отсутствующим взглядом.

— Кажется, ты не горела желанием снова со мной встречаться? — спросил Арнольд Кнопф, устраиваясь с ней рядом.

— Вы верите в проклятия, Арнольд?

— Я такого насмотрелся за свою карьеру, что мне и в Бога-то слабо верится.

— А я верю и в проклятия, и в Бога. Кажется, все вокруг меня проклято. Моя семья, все, кто к ней приближается…

— Ты позволила себе неоправданный риск и теперь пожинаешь плоды. Что меня поражает, так это твое упрямство. Откуда этот встревоженный взгляд? Только не говори, что переживаешь за своего журналиста!

— Он мне нужен. Нужна его решимость, его сноровка. Но не хочется подвергать его опасности.

— Понимаю. Охотиться хочешь сама, а он только пусть выгонит зверя из леса. Тридцать лет назад тебе нашлось бы место в моей команде, но то было тридцать лет назад! — усмехнулся Кнопф.

— Ваш цинизм вас старит, Арнольд.

— Мне семьдесят лет, но если мы с тобой побежим наперегонки до вон той ограды, то я наверняка приду первым.

— Я бы поставила вам подножку.

Кнопф и Сьюзи умолкли. Кнопф глубоко вздохнул и стал вглядываться в дальний конец сквера.

— Как мне тебя разубедить, бедняжка Сьюзи? Ты — сама невинность!

— Я утратила невинность в одиннадцать лет. Хозяин лавки, где мы покупали сладости, вызвал полицию, когда я якобы попыталась стянуть две шоколадки. Меня отвезли в участок.

— Хорошо помню, как я тебя оттуда забирал.

— Вы приехали слишком поздно, Арнольд. Я сказала полицейскому, который меня допрашивал, всю правду: хозяин лавки подсматривал за школьницами, он заставлял меня его трогать, а кражу придумал, когда я пригрозила на него донести. Полицейский отвесил мне пощечину и обозвал извращенкой и лгуньей. Вторую пощечину мне отвесил дома дед. Бакалейщик Фигертон был безупречным прихожанином и по воскресеньям всегда ходил к мессе. А кто я? Просто наглая девчонка. Дед повез меня на место преступления, заставил попросить прощения и признаться, что я все выдумала. Он дал Фигертону денег, и мы уехали. Я навсегда запомнила, как бакалейщик ухмылялся, когда я с пылающими щеками садилась в машину.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— А вы бы мне поверили?

Кнопф промолчал.

— Вечером я заперлась в своей комнате. Никого не желала видеть, ни с кем не могла разговаривать, не хотела жить. Матильда вернулась спустя два дня. Я слышала, как они с дедом скандалили. Они часто ссорились, но так ужасно — еще никогда. Ночью она пришла ко мне и села в ногах кровати. Чтобы меня успокоить, она стала рассказывать о других несправедливостях и впервые упомянула судьбу своей матери, то, что ей пришлось пережить в нашей семье. В ту ночь я поклялась отомстить за бабушку. Я сдержу свою клятву!

— Твоя бабушка умерла в 1966 году, ты ее не знала.

— Она не умерла, ее убили!

— Она изменила родине. Тогда были другие времена. Холодная война — своеобразная война, но в ней тоже были жертвы.