Лариса Райт - Жила-была одна семья

Те двое, что подсели к нему на скамейку в парке, где он читал газету, изредка поглядывая на трехлетнюю Иринку, которая увлеченно лепила в песочнице куличи, тоже не были профанами в своем деле. Они выбрали именно того, кого надо было выбрать, и подошли к нему как раз в тот момент, когда он согласился бы сотрудничать с ними и за гораздо меньшие обещания. А пообещали они немало, и слова своего ни разу не нарушили. Методами и способами решения его проблем Человек не интересовался. Меньше знаешь — крепче спишь. Его вполне удовлетворяло знание того, что в обмен на чертеж какой-то детали в кабине «Ту-154» у него появилась и отдельная квартира, и новые погоны, и звание командира корабля. А еще у него появилась Сашура. И в той же степени, в какой росли его благополучие и статус, с каждым днем увеличивалась его тревога за семью. Американцы предупреждали, что риск разоблачения существует, но не уставали повторять, что при соблюдении всех мер предосторожности он будет минимальным. В конце концов, человека, которому есть что терять, вряд ли будут подозревать в связях с разведывательной службой другого государства.

— Для того чтобы не привлекать внимания, лучше работать поочередно с кем-нибудь еще, чтобы все концы не сходились на одном человеке, чтобы при подозрении оставалось гораздо больше вопросов, чем ответов, — намекнули ему при очередной встрече. — Порекомендуете кого-то?

И он тут же порекомендовал Нодара, которому тоже не хватало размаха крыльев, высокого полета и уверенности в собственных возможностях для того, чтобы сделать предложение красавице Эсме.

— Как ты ее уговорил? — Человек продолжал недоумевать даже на их свадьбе. Нет, в друге своем он не сомневался: Нодар был умен, отлично образован и великолепно, что называется, окультурен. Все-таки мама его была не совсем обычной женщиной из никому не известного грузинского селения, а знаменитой художницей. И все же до Эсмы он не дотягивал. До нее вообще всем было далеко: высокая, тонкая, узкокостная, туфли на шпильке, юбка солнце-клеш, темные очки с надписью «Chanel», привезенные из очередной командировки, в которых она, переводчик со знанием трех языков, сопровождала сотрудников аппарата.

— Пообещал подарить Ван Гога, — ответил тогда Нодар.

— Какого Ван Гога?

— Того самого, Винсента.

— И что? Подарил?

— Конечно, на следующий же день: целую охапку подсолнухов.

— Да ну тебя! — Человек отмахнулся, делано дуясь, а через секунду они уже молодо, задорно ржали, привлекая внимание остальных гостей.

Это спустя много лет Нодар признался, что не было ни подсолнухов, ни Ван Гога, ни какой-либо другой романтики. Было другое:

— Я не говорю ни по-французски, ни по-немецки, а знания английского ограничиваются зоной взаимопонимания с диспетчерами. Я ничего не смыслю в поэзии вагантов, скандинавском эпосе и философии Юнга. У меня дурной характер и большие амбиции. И хотя у нас не много точек соприкосновения, я бы не дал вам скучать. А еще у нас могли бы быть прекрасные дети. В этом нет никаких сомнений. Вы мне нравитесь. — Именно таким было его выступление перед Эсмой: лаконичным, простым и бесхитростным. Поэтому и ответ, не заставивший себя ждать, оказался простым и искренним:

— Дома я разговариваю по-русски. Читать предпочитаю Айтматова, Аксенова, Булгакова. Могу полистать Канта или Гегеля, но до Юнга, увы, не дотягиваю. Сладким характером не отличаюсь, да и амбиций пока не растеряла, так что скучать мне не приходится. Да, по поводу детей — дети могли бы получиться замечательными. Могли бы, но не получатся, потому что у меня не может быть детей. В этом нет никаких сомнений. Я вам все еще нравлюсь?

На одной чаше весов оказались какие-то неопределенные, воображаемые кулечки с младенцами, надрывно пищащими «папа», на другой — она: сама грация, сама стойкость, сама любовь.

— Для человека, работающего на американскую разведку, дети, пусть и прекрасные, были бы скорее помехой…

Она смотрела на него во все глаза, не отводя взгляда, не хмурясь и не улыбаясь. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, и Нодар все никак не мог уяснить ее реакцию. Была она поражена, восхищена или напугана? Сочла ли она его слова дурной шуткой или услышала в них искреннее признание? Он умел читать мысли людей только тогда, когда они были написаны на холсте, но у Эсмы не было ни мольберта, ни красок, ни кистей. Она была вооружена лишь молчанием. Безмолвие длилось очень долго и могло бы продолжаться и дольше, если бы не желание Нодара расставить все по своим местам: