Тина Юбель: Это я, Дюк

Давай поиграем во что-нибудь другое, Дюк, говорю я. Давай играть, как будто появляется спасательный посланец. Да, говорит Дюк. Это ты хорошо придумал. Спасательный посланец. Хоп, хоп, едет спасательный посланец, поет он. Он поет фальшиво. Кстати, ты фальшивишь, Дюк, говорю я. Я знаю, говорит Дюк. Мы курим. Я пока еще даже не знаю про спасательного посланца, говорю я. Знаю, говорит Дюк. Мы курим и ждем. Спасательного посланца.

За все что угодно, говорю я; за тебя, говорит Зоя, и за меня. Да, говорю я, и за все что угодно. Мы чокаемся. Зоя сидит напротив меня, где-то, где мы выпиваем; мы пьем виски, не очень хорошее, «Бурбон» со льдом, давно я не пил. Это не «Джим Бим», говорю я; ха-ха, говорит Зоя; я знаю, говорю я. Мне приходит в голову какая-то фраза, но повторять, ее я сейчас не буду, даже если она чуть менее глупая, чем насчет «Джима Бима». Извини, говорю я; плевать тыщу раз, говорит Зоя. Я должен был идти куда-то не туда и жить как-то не так, говорю я, мне так кажется, но я не знаю, знаю ли я, как это. Я знаю, говорит Зоя, оставайся, и мы выпьем еще виски. Да, говорю я, а Зоя ничего не говорит и берет меня за руку, женщины иногда так делают. Я тоже беру ее за руку, потому что я тоже так делаю. Потому что это хорошо, приятное ощущение адекватности. Дюк — задница, говорю я; всегда ею был, говорит Зоя. Я тоже, говорю я; я знаю, говорит Зоя. Да, говорю я. Выпьем еще виски, говорит она, много виски. Да, говорю я. А потом пойдем куда-то жить как-то по-другому и выясним, как это. Да, говорит Зоя, позже, когда вырастем. Официант приносит нам «Джим Бим» со льдом или «Джек Дэниелс». За Джима, и Джека, и Зою, и за всех остальных, и за все что угодно. Я говорю, музыка была мерзейшая и искусственный газон тоже Искусственный газон дерьмо, говорит Зоя; искусственный газон уже в прошлом, говорю я. За нас, говорит Зоя. Да, говорю я. Дзынь, говорят стаканы. Дежавю, говорю я, и замечаю, что по моему лицу льется какая-то жидкость; соленая, думаю я. Дежавю. Откуда это? Я не знаю, говорит Зоя; я тоже, говорю я, наверное, это не отсюда. Давай останемся еще, Зоя, говорю я; да, говорит Зоя, давай останемся еще; и мы остаемся еще, недолго.

Мне скучно, Дюк, говорю я, мне так скучно. Давай поиграем, давай снова во что-нибудь поиграем. Да, говорит Дюк, давай во что-нибудь поиграем. Давай поиграем в Робинзона, может быть, говорит он, в Робинзона Крузо, или это уже было. Нет, говорю я, давай играть в Робинзона Крузо. Говорю я Дюку, но Дюка уже нет рядом со мной. Я стою на очень белом берегу. Очень светлое голубое море бьется о мой берег маленькими светло-голубыми волнами, которые сдержанно шумят. Пальмы шуршат на ветру, звук как у пальм на ветру, точно такой же. Да. Низкое солнце отбрасывает длинную пальмовую тень на белый берег. Над бухтой летит пара больших пеликанов, которые время от времени азартно бросаются в воду вниз головой. Наверное, это больно, думаю я. Но как здесь хорошо, надо бы чаще так играть. Мне приходит в голову, что я совершенно отчетливо ощущаю под ногами песок. Песчинки, много. И ветер. С другой стороны бухты кто-то медленно бредет вдоль берега, наверное, это Дюк или спасательный посланец, сегодня он без лошади. Маленькие волны тихо шумят, шлеп-шлеп, говорят они. Тихо. Они же еще маленькие. Кстати, здесь тепло, это я уже говорил. Низкое солнце немного слепит, низко летящие пеликаны летят и ныряют и снова выныривают и летят дальше. Плюх, ныряют они. Дюк подходит ко мне и ухмыляется, на нем некрасивые лохмотья, которые ему совсем не идут. А теперь, говорит он, сигарету? Да, говорю я. Мы стоим друг напротив друга. Кстати, меня зовут Пятница, говорю я. Я Дюк, говорит Дюк.

Однажды я подумал, что нашел любовь, а потом выяснилось, что у меня просто кончились сигареты. (Джеффри Мак-Даниэль)