Валерий Пудов - Приключения Трупа

— Конец!

Или острили:

— Песец!

И намекали, смущённые, что не пристало бы:

— Не ставни оконные!

Сочинители скульптуры вздымали фигуры и заготовки в металле и камне, в штамповке и шпаклёвке, оловянные и деревянные, стеклянные и бетонные, проволочные и верёвочные, тряпочные, папоротничные и картонные.

По форме — наклонные и прямые, сидячие и лежачие, похожие и искорёженные, стоячие и ходячие, воздушные и земные, тщедушные и срамные.

По норме — уставные и неопределённые, поднадзорные и позорные, эскизные и капризные, камерные и безалаберные, найденные и краденные.

По виду — пирамиды и обелиски, огрызки и статуи, кратеры и фаллосы, анусы и ракеты, скелеты и амёбы, особы и коллективы, презервативы и банкноты, гроты и мавзолеи, аллеи и фонтаны, карманы и предметы, заветы и метели.

По цели — словно поголовно хотели жить и рожать, дружить и бежать, служить и дрожать, кружить и держать, сажать и тужить, визжать и обижать, умножать прыть и сторожить печать.

Никакие выжимки из каталогов собирателей итогов не могли бы описать лихие выдумки и изгибы ваятелей.

Неспроста обыватели повторяли, что красота — не в обилии деталей, а в теле, и что регалии модели мешали идиллии некрополя: осине в кручине, унынию тополя, подходу к могиле, народу у поворота, пароходу на причале, пролёту самолета.

Щедрость расходов на материалы погостов возбуждала резвость у антиподов перехлёстов.

Неистовые экономисты считали тонны мрамора и траурной позолоты аномалией незаконной и бравурной работы и предлагали следы расточительства перевести на строительство зеленой среды, жилья и пути-переправы на края державы.

Столь красивые призывы порождали боль за голь у ворья, и строптивые разбойники освобождали покойников от излишков пышного и тленного старья, а также от драгоценного сырья в материале и поклажи на пьедестале.

Под огнём критики архонтов и нытиков творцы учиняли разлом и прибегали к капитальной переделке и мелкому ремонту мемориальных хором.

Однако неосторожно сокрушали образцы скульптуры, разбивали фигуры и плиты из гранита, корёжили раку и тревожили сердитого забияку, навсегда положенного туда.

Для охраны искусства выставляли на дежурство взводы и полки, но смутьяны нанимали автокраны, поднимали шедевры под небосводы, опускали под потолки, продавали и набивали карманы. Или проникали в уголки погостов ползком и просто трепали нервы сторожей: затевали погром без платежей.

Не уменьшались ни на малость и расходы на сооружения: население держалось свободы поминовения и призывы к экономии объяснялись как стыдливая дихотомия и зависть.

Образовалась и горькая поговорка:

— Хочу — плачу врачу, а хочу — приверчу богатую статую!

И так, несмотря на шквал протестов, на место Трупа, как заря на окрестный мрак, вставал интересным крупом множественный художественный мертвяк.

Оправдание искусства заранее находили в адресе чувства и надписях на могиле.

Скрижали у изголовий надгробий составляли трояко.

Во-первых, играли на нервах и любовно взывали к дорогому забияке, словно к живому — в надежде, что тот прочтёт прежде, чем совсем сгниёт.

Припоминали прошлое и убеждали, что — хорошее.

Живописали настоящее и уверяли, что — скорбящее.

Предрекали будущее и намекали на чудо и ещё — на встречу, но — далече (будто доставят к попутной переправе).

Давали покойному достойную оценку, рисовали на пьедестале пристойную сценку, умоляли, чтоб не разбил в дрёме гроб, усмирил пыл и не мстил, а отдыхал, как генерал в своём дорогом доме, и за то обещали успех всего и составляли список тех (кроме актрисок), кто его любил, хоронил и придавил под настил.

В частности, сообщали для ясности:

— Ты был мил от красоты.

— Ты был тыл у суеты.

— Образ тела любя у руля, опустела без тебя земля.

— Тля тебя изъела, и земля, скорбя, оскудела.

— Ты звал не в кусты, а держал штурвал на перевал высоты.

— Ты не хотел сойти с пути, но не сумел перенести остроты стрел клеветы.

— По краям искрится чаша, а твоя частица наша.

— На твоей частице человечность веселей помчится в вечность.

— Ты оседлал ракету и по пути завоевал планету мечты, но угас наповал от света — прости нас за это.

— Твоя слава в каше беспечности — наша переправа на края бесконечности.

— Не обессудь, что родные придавили грудь: живые — в борьбе и силе, а тебе — отдохнуть в могиле.

— Для него клали коллеги на пьедестале том гранит с изразцом, а будет труден и сердит нажим, скажи и унесём в металлолом.