Валерий Пудов - Приключения Трупа

Опять шальной круг бесконечных усилий!

Учинили раскоп, открыли гроб и завопили:

— Ой!

— Пустой!

Доктора положили тело на настил, изучили и смело заключили:

— Вчера был живой. Остыл.

Картина, предположили, такая:

— Мужчина посещал бал, поддал и нахватал лишнего. Или хромый: застрял под дышлом. Икая, ракалья, впал в кому. Дыхания — не слышно. Знакомые — без образования: приняли синего за мертвеца и заглубили в могиле жильца. А ночью он смахнул сон и срочно сиганул вон. Но рядом, на кладбище — загул: схватили, гады, выглядывающего из-под земли, порешили, как могли, и так положили, фраера. До утра — не дотянул.

Удручённые хором поохали:

— Плохо ли то? Беда? Зато — навсегда!

— Всё дело — колесо без обода: с особым поводом.

Наскребли к моменту на цветочки и ленты с каймой, тело с гробом отнесли домой, обошли торговые точки, закупили кули с едой и сладости, бутыли и четвертинки и на радостях закатили новые проводы и поминки.

В разгар пьянки у останков стол потряс удар.

Пол задрожал, на палас потекло стекло и между глаз прилежных зашибал лихоманкой замелькал кошмар.

Перед серой стеной стоял сам!

Герой!

Не хлам, а живой.

И не изувеченный!

И снова готовый в бой.

Не со смертью ли?

Встречу — отметили.

Попрыгали распаренными в аквариуме рыбами, пошмыгали харями, подрыгали ногами, побазарили, как с барыгами, погутарили, как с врагами.

Попросили прощения и просеяли за угощением все были, затрепленные сплетнями, и небыли с дебрями.

Притормозили и медленно рассекретили ситную истину.

И оказалось, в идиллию вкралась шалость лихого улова: на могиле убили другого.

Ошибку превратили в улыбку: схватили мертвяка-двойника за бока и без забот уму спустили в мусоропровод, а ожившего усадили в гроб и налили ему лишнего в зоб.

Норовили — взахлёб: чтоб жлоб утоп!

А когда, под ночь, упоили героя в усмерть вкусным настоем, без стыда засеменили прочь: кто куда и во что — за покоем

Наутро разыгравшие вчерашнюю забаву трезво и мудро исчезли.

Но на халяву и хвалу непоседе к столу полезли оравой другие родные и соседи, не знавшие о страшной победе пострадавшего.

Разлили бутыли, и не помалу, и приступили к ритуалу.

И зачастили!

И честили генерала напрямик в сто глоток — что творили расправу или делили грузовик шмоток.

Один гражданин без сил предупредил было по-свойски:

— Громила — жив!

Но коллектив припал в упор к геройской груди:

— Стой! Погоди! Тише! — приговор прочитал злой:

— Нахал — не дышит!

И продолжал запой.

И поддавал выше крыши.

Но вдруг — рык и стук!

И стаканы — брык из пьяных рук!

Мертвец вздохнул, зевнул, срыгнул на стул и наконец сел посреди гроба и с видом судьи не у дел поглядел в оба.

Посмотрел и пропел:

— У гниды обида? На что? А под расстрел никто не захотел?

И брезгливо, как рачка или подтирку, схватил за шкирку болтливого старичка-морячка и подарил ему в корму да в тыл такого горячего тычка, что седой старожил с кондачка прибил головой к стене висячую подкову, а другой провозгласил сурово, что на войне служил старшиной у пирса и дружил с начальством у принца, открыл нараспашку форточку, закурил взатяжку, стремглав засучил рукав тельняшки, опустился на корточки, вцепился в пряжку и скончался, бедняжка.

А третий удушился на подтяжках.

Но его откачали и оправдали:

— Сплетник, но едва ли от того не тяжко!

Для услуг новому покойнику собрали круг из женщин.

Бедовому полковнику сказали, что с ним — недосуг, и прогнали:

— Одним мертвецом в дом меньше!

Папашку с пряжкой уложили в гроб и, чтоб никого не уличили в нечестном, похоронили вместо того, кого отпустили, в его могиле.

Но следствию сообщили, что маньяк в роде трупа или группа гуляк зверствует на свободе: бьёт народ и кладёт в мусоропровод.

А остальным передали, что не нарушали норм морали и генерал не оживал: дым — без огня и корм — не в коня.

Однажды мимо его могилы шел чудодей, который незримой силой врачевал людей.

Ни с того, ни с сего вальяжный знахарь с укором заахал:

— Скорей — к нам! Завал — тяжёл, а там, под землёй — живой!

Срочно собрали проходящих, откопали ящик и точно: в нём — калачом — самый упрямый герой!

Увидали — воочию.

Поколдовали, дали в нос, послали наперерез вопрос и узнали, что залез — ночью.

А причину и картину оригинал-мертвяк обрисовал так:

— Искал пристанища. Гулял по кладбищу. Читал бесподобные надгробные морали. Размышлял о границе начал. Но больше — про то, чтО сохранится дольше: камень, память или парень в яме? От печали заскучал. Вдруг — зуд: берут на испуг! На стене — обо мне. А я — жив! И брехня — на брехне: игрив, мол, чудак, да и шел не так. Бестолково — о поросли детей беспечности, и ни слова о моей формуле вечности! Того бы писаку — за каку и — в прорубь, чтобы не вякал, голубь! Да и стена — не видна и жидковата. Не гостиница — вата! И год не проживет: рассыпется. Сказал: «Погодите!» — взял лом с кайлом и переписал некролог на том граните. Так насочинял впрок про виток дорог, честь в борьбе и знак последствия, что обещал себе залезть туда навсегда — для соответствия. Но поправлял слог понемножку — раздолбал материал в крошку. От досады и огня пожелал взглянуть на гада, что лежал за меня. А достал — жуть! Не продохнуть от смрада! Отволок чуток и хлоп — упал в гроб! А потом из-под земли услыхал: пришли гуртом и без наряда навели порядок. Спасибо глыбам, что зарыли в могиле одного меня — без того гнилья!