Игорь Голосовский - Алый камень

— Хворал, что ли? — поинтересовался Долгов. — Бледный, как стенка. Ты сейчас куда? Домой?

Егорышев пожал плечами и стал спускаться по лестнице.

— Поехали ко мне, — предложил Долгов, поравнявшись с ним. — Выпьем, закусим, ты все расскажешь… Правда, меня там Танька дожидается, но она будет тебе рада…

— Все равно, — ответил Егорышев.

Он вспомнил расписание самолетов и решил, что завтра, пожалуй, не успеет улететь. Нужно еще оформить расчет, взять деньги из кассы взаимопомощи и зайти к маме.

Электричка остановилась возле мокрой, пустынной платформы и, загудев, умчалась.

Была поздняя осень. Опавшие листья устилали деревянные тротуары. Березки стояли голые, дача Долгова выглядела сиротливой и обнаженной без зеленого убора деревьев.

Окна были открыты, там горел свет и слышалась музыка проигрывателя.

— Скучать не любит! — с усмешкой сказал Долгов.

Таня обрадовалась, увидев Егорышева, но ничего не сказала, только взмахнула накрашенными ресницами. Долгов достал из кармана бутылку водки и кивнул Тане:

— Сообрази-ка!

Таня накрыла на стол и откупорила бутылку. Расставляя тарелки, она с интересом поглядывала на Егорышева.

На том месте, где висела картина Строганова, на стене было темное, скучное пятно.

— Ну, с возвращением! — сказал Долгов и поднял стакан.

— Я не буду пить, — ответил Егорышев.

— Напрасно. Как раз тебе сейчас нужно выпить… Его с работы уволили, — объяснил Долгов Тане.

— Не надо ему пить, — негромко сказала она, — и не приставай к человеку…

— Пожалуйста, у нас полная демократия! — обиделся Долгов.

Он осушил стакан, с шумом выдохнул воздух и сказал Тане:

— Поставь-ка пластиночку, которую я в прошлый раз купил.

Таня включила проигрыватель. Послышалась тихая, медленная музыка.

— Да не эту!—с досадой сказал Долгов. — Я тебя просил мексиканскую…

— Отстань, чурбан бесчувственный!—сердито отозвалась Таня.

Егорышев вышел на крыльцо, сел на ступеньку и прислонился к перилам… Была ночь. Пахло сыростью. На желтой траве лежали квадраты света. Деревья шуршали голыми ветками.

Егорышев сидел долго, слушая тишину. Гудела электричка, шлепали по грязи лошадиные копыта, тарахтела телега. В доме негромко играла музыка. Потом она стихла и раздался голос Тани:

— Пора спать!

Егорышев не ответил, и свет погас. Ветер взметнул с земли мокрые листья. Прогудела электричка. Егорышев продрог. Он встал и вынул из кармана пачку папирос… За забором что-то зашуршало, скрипнула калитка, и серая тень метнулась к крыльцу.

Это была Наташа.

Она бросилась к Егорышеву, обняла его и принялась целовать в глаза, нос, губы… Ее лицо было мокрым от слез.

У Егорышева подкосились ноги. Он сел на крыльцо, а Наташа опустилась рядом, взяла его руку и прижала к своей щеке.

— Боже мой! — захлебываясь от слез, сказала она. — Родной, дорогой мой Степан! Почему же ты ушел? Куда ты ушел от меня? Ты решил, что я хочу тебя оставить? Но разве может женщина оставить такого человека, как ты? Глупый, я же люблю тебя… Я раньше ничего не понимала, я не знала тебя… Вставай, вставай скорее, пойдем, ты весь замерз, мой родной…

Егорышев погладил ее по волосам и закрыл глаза.

— Ты не хочешь идти? — с отчаянием сказала Наташа. — Ты мне не веришь! Ты знаешь, я любила Матвея… Матвей — это моя юность, это самое светлое и радостное воспоминание в моей жизни… Судьба подарила мне такое счастье, что я еще раз увидела его… Я увидела его и поняла, как бесконечно дорог мне ты! Вся моя жизнь связана с тобой! Ты моя совесть, мой разум, мой дом… Ты мой маленький, нежный, мой самый любимый!.. Не прогоняй же меня, скажи что-нибудь. Лада… Мальчик мой дорогой!

У Егорышева захватило дыхание.

— Я не могу пойти с тобой, — прошептал он. — Многое изменилось.

— Что изменилось? Что?

— Я ведь должен уехать, Наташа…

— Куда?

— Туда, где я нужен…

— Глупый… Я поеду с тобой!

— Ты архитектор… Там нет городов.

— Я все равно поеду с тобой.

— Ты хочешь бросить свои проекты? Отказаться от своей мечты?

— Я поеду с тобой!—сказала Наташа, смеясь и плача. — Ничего мне не нужно! Мои проекты — это мое сердце, пока оно бьется, я буду мечтать о прекрасных дворцах… Пойдем, мой родной, я все равно больше никогда, никогда не отпущу тебя одного!..

— Да встаньте же, наконец, злой, каменный вы человек! — раздался за спиной Егорышева негодующий голос Тани. Она стояла в дверях, придерживая на груди халат. Губы ее дрожали.