Игорь Голосовский - Алый камень

Фельдшер Аллочка сделала Матвею переливание крови, и уже через четыре дня он, прихрамывая, расхаживал по палате, присаживался на кровать к Егорышеву, читал ему вслух газеты и шепотом ругался с Аллочкой, требуя немедленно отдать ему одежду и грозя в противном случае вылезти в окно в нижнем белье. Рана на ноге у него поджила. Кровь для переливания доставили из Улуг-Хема на вертолете.

С Егорышевым дело обстояло хуже. У него была пневмония, и жар не спадал две недели. Он высох как щепка и не мог приподнять руку от одеяла. На шестой день Матвея выписали, но не прошло и двух часов, как он явился в халате и просидел возле Егорышева до вечера. Ему пора было уезжать, он разговаривал по радио с Ройтманом, и тот, узнав о его находке, стал умолять Строганова срочно вернуться в Улуг-Хем и пообещал выслать специальный вертолет. Но Матвей отказался от вертолета и заявил, что некоторые весьма важные и неотложные дела задерживают его в колхозе и о своем вылете он сообщит дополнительно. Однако Ройтман не оставил его в покое, к нему присоединился Анциферов, и они по очереди вызывали Матвея к рации, просили уточнить координаты медных разработок, интересовались, как он определил содержание Алого камня в руде, и спрашивали, не имеет ли смысла прямо сейчас, не теряя ни минуты, организовать комплексную геологическую экспедицию и поручить ей еще в этом году определить точные контуры месторождения.

Строганов давал им подробные объяснения, приказав радисту от себя ничего не говорить и ни в коем случае не сообщать Ройтману и Анциферову о его ранении. С экспедицией он советовал повременить, по его мнению, следовало сперва исследовать образец в лаборатории и вообще не пороть такую горячку…

Но успокоить Ройтмана и Анциферова Матвею не удалось. В тот день, когда Егорышев впервые поднялся с кровати, они вызвали Матвея к рации и сообщили, что о его находке знают в Москве и в Торжу из министерства со дня на день должен прилететь один из референтов министра.

— Тебе нужно ехать, — сказал Егорышев Матвею. Юра Томашевич, который пришел в больницу вместе со Строгановым, поддержал Егорышева:

— Конечно, возвращайся, тянуть больше нельзя.

Его желтый хохолок задорно топорщился. Последние дни Юра находился в очень возбужденном состоянии. Он являлся к Егорышеву после занятий в школе и, размахивая тесемками халата, доказывал ему, что через пять лет на месте колхоза имени Первого мая вырастет большой современный город с каменными домами, асфальтированными мостовыми и троллейбусом. В этом городе будут жить рабочие и инженеры огромного промышленного комбината, который, несомненно, создадут в районе месторождения.

Егорышев соглашался, что город и комбинат будут построены, но его немного смущал срок, названный Юрой. Он считал, что за пять лет улицы не успеют залить асфальтом, и не верил, что по столь пересеченной местности сможет ходить троллейбус.

— Троллейбус я тебе отдам, он мне не нужен, — азартно кричал Юра, — а в сроках ты не сомневайся! Нам за двадцать лет коммунизм надо построить, больше пяти лет на такую стройку не отпустят!

Иногда с ним приходила Галя, и тогда Юра нападал на нее и произносил разные язвительные фразы.

— Ну, что ты теперь запоешь, москвичка? — спрашивал он. — Теперь у нас свои театры будут и музеи тоже. Конец медвежьему углу! Телевизор каждый вечер будем смотреть. Попробуй теперь запросись в свою Москву!

— Глупый! — смеялась Галя. — А я и не буду проситься! Для полного счастья мне всегда не хватало только телевизора!

Томашевич во сне видел свой город, ему не терпелось, и он не одобрял Матвея за то, что тот оттягивает свой отъезд и тем самым на неопределенное время отодвигает исполнение его мечты.

— Ладно, — сказал Матвей и присел на кровать к Егорышеву. — Я полечу, наверно, завтра или послезавтра. А то Ройтман, пожалуй, заболеет от огорчения. Может, ты уговоришь Аллочку и двинешь со мной?

Егорышев открыл рот, но Аллочка замахала на него руками и посоветовала выбросить из головы подобные мысли; она сказала, что ему придется остаться в больнице до полного выздоровления, и Егорышев, покорно вздохнув, ответил Матвею:

— Ты видишь, куда я попал? Ничего. Я потом к тебе приеду. Я твой адрес знаю.

— Откуда ты знаешь?

— А я к тебе заходил, когда был в Улуг-Хеме.

Строганов задумался, искоса поглядывая на Егорышева. Юра, посмотрев на часы, ушел: его ждали отстающие ученики, он с ними занимался по вечерам. Ушла и Аллочка, бросив на Егорышева строгий и предостерегающий взгляд. В палате остался один Матвей, и сердце у Егорышева замерло, потому что он почувствовал, что сейчас произойдет, наконец, разговор, которого он боялся… Этот разговор рано или поздно должен был произойти. Он должен был разрушить призрачный мир Егорышева и призрачную дружбу между ним и Матвеем. Егорышев приготовился мужественно встретить свою боль и свою беду, но разговор не состоялся. Матвей больше ни о чем не спросил. Он подождал, не захочет ли Егорышев что-нибудь сказать сам. Тот молчал… И Строганов, встав, пожал ему руку: