Флора Шрайбер - Сивилла

И в кабинете врача, и вне его в течение первых недель после возобновления анализа Сивилла выглядела более сильной, уверенной в себе. Она даже набрала вес, что в ее случае всегда было связано с улучшением здоровья, как физического, так и психического. Это являлось сильным психосоматическим аспектом grande hystérie Сивиллы.

Однако история с Рамоном беспокоила доктора. Упоминания о нем в письмах Сивиллы никоим образом не показывали серьезности их взаимоотношений. Доктор чувствовала, что, если бы в тот период она была здесь, эти отношения можно было бы спасти, побеседовав с Рамоном.

Однако Сивилла, демонстрируя свою новообретенную зрелость, утверждала, что из этого не получилось бы ничего хорошего, потому что Рамон не понимал эмоциональных проблем и сути психических заболеваний. А когда доктор Уилбур предложила ей написать Рамону и договориться о беседе с ним, Сивилла ответила:

— Сначала мне нужно знать, когда я поправлюсь.

— Вам уже гораздо лучше, — ответила доктор. — Вы писали, что оставались собой в мое отсутствие. Это продолжалось и после того, как вы расстались с Рамоном?

— Да, — уверенно ответила Сивилла. — «Другие» иногда разговаривали со мной, особенно в конце, но ситуацией владела именно я. — Не давая доктору освоиться с происшедшими в пациентке изменениями, Сивилла настойчиво повторила: — Вы так и не ответили на мой вопрос. Когда я стану здоровой?

— Я не знаю. Вы проявляли здоровье в своих взаимоотношениях с Рамоном. Но ваши парни продолжают противиться интеграции.

Сивилла пристально взглянула на доктора.

— Вы ответили на мой вопрос, — сказала она. — Если бы вы обещали, что я поправлюсь через месяц, через два, через три, то я написала бы Рамону и дала вам возможность объяснить ему мою ситуацию. Но время вновь предает меня.

— Если он любит вас, то все поймет, — возразила доктор. — Мы можем попробовать написать ему.

— Нет, — тихо ответила Сивилла. — Рамон — практичный человек. Он не будет дожидаться какую-то невротичку.

Выходя из кабинета доктора, Сивилла почувствовала полное одиночество. В песнях, подумала она, люди куда-то стремятся, кого-то любят, живут, танцуют, маршируют. Сивилла была оторвана от того, что любила.

Она не надеялась полюбить вновь. Однако в ее поражении был и элемент триумфа. В старые времена кризис, подобный этому, заставил бы Сивиллу диссоциироваться. Теперь же она не только осталась собой, но продолжала ощущать все большую устойчивость. Более того, переживания по поводу Рамона были настолько же реальными, насколько ирреальными были переживания прошлого. Хотя печаль терзала Сивиллу, новая реальность оказалась прекрасной. Впервые в жизни, несмотря на горе, она ощущала себя достаточно крепкой, чтобы защитить свое положение в реальном мире.

— Старая лоза, мертвая лоза, шипы и колючки, — говорила загипнотизированная Марсия в январе 1965 года. — Я боюсь жизни и этого мира. Боюсь входить в него. Боюсь быть отвергнутой, отторгнутой, отброшенной.

Это был естественный страх восстановления.

— Я вижу себя здоровым человеком среди здоровых людей, — заявила Ванесса. — Жизнь создана для того, чтобы жить, и я слишком долго дожидалась этого.

— По-моему, — признался Майк во время того же сеанса, — Сивилла заслуживает гораздо большего, чем ей кажется, и уж точно большего, чем казалось нам с Сидом. Люди ее любят — и Флора, и мать Флоры, и, конечно, госпожа доктор и Рамон.

— Возможно, — добавил Сид, — Сивилла сумеет делать вещи, которые хотим делать мы с Майком, но нам не позволяют. Возможно, нет ничего необычного в том, чтобы женщина строила перегородки. Может быть, она и сумеет стать такой женщиной, какой хочет, и сделать карьеру. Со способностями Майка и с моими, с нашим энтузиазмом она наверняка сможет. В общем, мы с Майком не против того, что она собирается делать. Нам нравится новая Сивилла.

Новая Сивилла? «Кто я?» — спрашивала она себя. «Кто она?» — задавала себе тот же вопрос доктор Уилбур. По тому что, хотя Сивилла еще не превратилась в цельную личность, она перестала быть всего лишь бодрствующим «я».

Единственным из Дорсеттов, кто являлся в этот период на сеансы, была новая Сивилла. Если доктор Уилбур хотела связаться с кем-нибудь из других «я», то она могла сделать это только с помощью гипноза.

Вскоре после того, как Мэри вышла из своего иглу, она объединилась с Сивиллой Энн. Ванесса, которая всегда была ближе к Сивилле, чем большинство других «я», продвинулась дальше в том же направлении. Страстное осуждение лицемерия Ванессой повлияло на обостренное восприятие Сивиллой этого явления как в прошлом, так и в настоящем, сформировав у бодрствующего «я» новые воззрения. Марсия, ранее представлявшая собой типичный страх пациентки перед выздоровлением, выздоровела, воссоединившись с Сивиллой. Воссоединение это произошло после того, как Марсия осознала, что желала смерти своей матери.