Флора Шрайбер - Сивилла

Еще не успели отзвучать слова Вики, как вновь раздался живой и в то же время высокопарный голос блондинки:

— Я держалась на заднем плане до тех пор, пока Сивилла не влюбилась. Когда я осознала, что с Рамоном ничего не получится, я выступила вперед, чтобы защитить взрослую Сивиллу от большого горя. Видите ли, рядом с Рамоном она была взрослой.

— Если Сивилла все еще желает чувствовать себя взрослой в любви, то ничто не может ей помешать, — сказала доктор. — Люди влюбляются независимо от возраста. В сорок два года она может вести себя как восемнадцатилетняя блондинка. Сивилла может интегрировать вас.

— Она это и делает, — ответила блондинка. — Я не представляю угрозы окончательному исцелению. Скорее, я заставлю колеса этого процесса вращаться быстрее.

— Вы слышите, Сивилла? — спросила доктор Уилбур.

— Слышу, — отозвалась Сивилла. — И знаю, что эта моя часть, не называющая своего имени, говорит правду.

Это желание, воплощенное в девушке из мечты, внесло новую молодость в непрожитую жизнь, в женственность, искалеченную опустошенностью и отсутствием последовательности событий.

Загадочный, пугающий и обновляющий эпизод с появлением блондинки оказался пиком болезни Сивиллы. После этого события наступили дни, когда она попросту сидела и впитывала эмоции, оценки, знания и переживания, которыми с начала июня этого года добровольно делились с ней другие «я». И пока она по-новому оценивала свое формирующееся «я», внутри ее происходила генеральная реорганизация личности. Прошлое сливалось с настоящим; личности каждого из альтернативных «я» сливались друг с другом. Возвращалось прошлое, а вместе с ним — исходное ди тя по имени Сивилла. Дитя, которое не существовало в виде единого целого с трех с половиной лет. Не все одновременно выходило на сознательный уровень. Но то, что выходило, было нормальными воспоминаниями и новым ощущением времени. Через тридцать девять лет часы наконец-то перестали быть непостижимыми.

Спустя неделю после кризиса 7 июня Сивилла оживленно обсуждала с доктором Уилбур свои планы — заняться трудотерапией. Планы эти включали отъезд из Нью-Йорка.

— Старые страхи, похоже, ушли, — заметила доктор Уилбур. — Вы чудесно выглядите.

— Да, все хорошо, доктор, — улыбаясь, ответила Сивилла. — Я и думать забыла о своем последнем приступе. Но я прекрасно знаю обо всем, что происходило во время него. Это совсем не то же самое, что было в прошлом. — Потом она добавила: — Вы хотите знать про блондинку? Понимаете, я чувствую, что она со мной. Я уверена, что никогда больше не диссоциируюсь.

— Раньше вы этого не говорили, — сказала доктор, — хотя никто из «других» не появлялся уже довольно давно.

— Не говорила, потому что раньше не была в этом уверена.

— Можно выяснить, все ли воспоминания других «я» стали вашими, — предложила доктор. — Давайте попробуем.

В течение нескольких последующих сеансов гипноза доктор Уилбур сравнивала воспоминания Сивиллы и тех «я», которых все еще можно было идентифицировать.

Ни у одного из этих «я» не нашлось ни единого воспоминания, которое не принадлежало бы одновременно и Сивилле.

Более того, совершенно изменилось отношение Сивиллы к другим «я»: от первичного отрицания — через враждебность — к принятию и даже любви. Научившись любить эти части себя, она в результате превратила презрение к себе в любовь к себе. Это превращение стало еще одним важным шагом на пути к интеграции и восстановлению.

Через три недели после кризиса 7 июня доктор Уилбур загипнотизировала Сивиллу и вызвала Вики Антуанетту.

— Как дела, Вики? — спросила доктор. — Как идет прогресс у вас в глубинах?

— Вы знаете, что теперь я являюсь частью Сивиллы, — ответила Вики. — Она всегда хотела быть похожей на меня. Теперь мы стали единым целым. Раньше я говорила: «То-то или то-то случилось еще до меня». Теперь я говорю: «Это случилось уже после меня». Понимаете, я больше не свободна.

Это был последний раз, когда доктор Корнелия Б. Уилбур беседовала с Викторией Антуанеттой Шарло.

Второго сентября 1965 года доктор Уилбур записала в дневнике анализа случая Дорсетт: «Все личности слились в одну».

Тридцатого сентября в старом кирпичном доме занимались переездом. Мебель и картины Сивиллы отправлялись в Пенсильванию, где она получила работу в области трудотерапии; сама она переезжала в квартиру Флоры, чтобы прожить там две последние недели в Нью-Йорке.

В квартиру Флоры вошла новая Сивилла, новая не только для Флоры, но и для самой себя. Она не была той, которую называли бодрствующей Сивиллой, не была и кем-либо из пятнадцати остальных «я». Она была всеми ими сразу. Подобно Миранде из «Бури», она стояла на пороге открытия, чуть ли не буквально восклицая: