Сергей Дубянский - Кирилл и Ян (сборник)

…И как я не замечал всего этого раньше?.. Хотя раньше-то была вера… Ох, уж эта вера, неизвестно во что!..

— Какая ж ты сволочь!.. — Шкет поднял глаза к небу, но серые облака не позволили ему услышать ответ. …Да и нет там никакого ответа! Откуда ему взяться?.. Бежать! Бежать, чтоб забиться в уголок и тихо ждать, пока всё закончится!..

И Шкет побежал, не разбирая дороги и стараясь ни о чём больше не думать. Его шикарные ботинки гребли листья; этот звук увядания нескончаемо стоял в ушах. Шкет и не заметил, как закончились большие дома, хотя какое ему до них дело?.. Пробежав по пустой улице, юркнул под знакомую доску, отбросил бутафорский замок и влетел в комнату. Отдышался, затравленно глядя по сторонам. Кого он ожидал увидеть, если он один, брошенный, и никому не нужный?.. С удивлением глянул на свою руку, в которой продолжал сжимать ремень. Возникшая мысль показалась яркой и благостной, совсем не похожей на его собственные. Поднял глаза, и уткнулся взглядом в ржавый крюк от люстры.

— Всё правильно… всё правильно… — пододвинув стул, вскарабкался на него, — всё правильно… — поднявшись на цыпочки, Шкет принялся уверенными движениями привязывать ремень.

Часы тикали, и стрелки, чётко фиксируясь на каждом делении, продолжали свой монотонный путь. Это было замечательно, потому что Анна Павловна не представляла, как сможет влезть на стул, поменять батарейку, а потом повесить часы обратно — у неё кружилась голова, даже когда она просто лежала в постели, а подняться на такую страшную высоту!..

…Тогда-то жизнь и закончится…Эта мысль давно превратилась в навязчивую идею, с которой она засыпала и просыпалась, но часы шли, то ли всем назло, то ли на радость.

…Так, назло или на радость?.. По значимости это была вторая проблема, занимавшая Анну Павловну. Ей очень хотелось жить, и в то же время, она прекрасно понимала, что, кроме неё, это не нужно никому, даже Надежде. А она ведь специально нарекла её именно так — только, вот, дочь не оправдала высокого предназначения. Надежды не было.

Тогда для чего же ей так хотелось жить? Чтоб раз в три дня спускаться в магазин? Или раз в неделю стирать пыль с комода, и раз в две недели мыться, держась дрожащей рукой за край ванны? Или чтоб смотреть в окно и видеть серое полотно, нарисованное художником со странным именем — катаракта?..

Ещё Анна Павловна слушала радио, где молодые и рьяные кандидаты боролись за право управлять страной, но она не представляла этой страны, и для неё казалось диким, что за власть можно бороться. В той стране, которую она помнила, боролись за повышение производительности труда, за улучшение качества продукции, за мир во всём мире, но за власть?.. Власть всегда являлась уделом избранных, и никто не задумывался, каким образом она переходит от одного полубога к другому.

Но почему же так хотелось жить, если даже не понимаешь, где живёшь? Ясного ответа не было, хотя и имелась одна пустяковая, сугубо личная мыслишка…

Анна Павловна встала с дивана и переместилась к столу, на котором со вчерашнего дня остался раскрытым толстый фотоальбом. В ожидании своей очереди, рядом лежали ещё три, точно таких же. Впрочем, «очередь» — понятие относительное, потому что первый сразу становился последним, едва закрывался его толстый бархатный переплёт.

Жизнь, заключённую в альбомах, Анна Павловна помнила фрагментами, соответствовавшими предусмотрительно сделанным на фотографиях надписям. Благодаря ним, она, например, знала, что замечательные пальмы росли в 1955 году не где-нибудь, а именно в Гурзуфе. Но вот кто эти глупо улыбающиеся люди, картинно устроившиеся на ступенях белого дворца с колоннами, история умалчивала. Лишь улыбающуюся девушку с длинными косами она узнавала безошибочно, потому что это была она сама.

Кажется, именно в Гурзуфе у неё случился роман. Кажется, с лётчиком, и, кажется, звали его Василий. Кажется, вот он — справа от девушки с косами… или нет, вон тот, крайний во втором ряду… Всё кажется, кажется — и с каждым днём уверенности в этом слове становилось всё меньше.

Анна Павловна отвернула пару страниц назад. Контраст с предыдущим снимком оказался разительным — мрачные бараки, за ними бескрайняя степь, и ни одного живого человека вокруг. На обороте значилось — «Чкаловская область. 1941 год». Да, в сорок первом их эвакуировали, только она не записала название самого городка в этой Чкаловской области. Может, этот снимок и не её вовсе — у них же, кажется, не было фотоаппарата. Но бараки, кажется, были, и степь, кажется, была, а, вот, как назывался городок?..