Кристин Валла - Мускат

Услышав, что сын собирается пригласить к себе на остров девушку, Леонора Биготти де Пенн тотчас же поспешила позвать в Буманнсвик все семейство Йоргенсенов. Дело было в начале января, и ветки яблонь в саду печально клонились к земле под тяжестью мокрого снега. Угощение устроили в садовой беседке, которую полковник оборудовал печуркой, и впечатление было такое, словно ты сидишь прямо среди зимнего пейзажа. Леонора Биготти потчевала гостей прелестной пастой и телятиной с пармезаном, за едой щедро лилось выдержанное вино из собственного погреба. Полковник, по-прежнему статный и бодрый, хотя и без ноги, поскольку пятнадцать лет назад у него развилась аллергия на протез, независимо ковылял, хозяйничая по дому. Застолье получилось шумное и веселое, блюда то и дело ходили по кругу нескончаемой каруселью, все ели, пили, беседа текла, сосед соседу передавал кушанья. Это было похоже на компанию людей, долгое время живших рядом на одной улице, которые до сих пор держались особняком и вот наконец-то набрались храбрости, чтобы завести друг с другом знакомство.

Клара Йоргенсен перегнулась к сестре через край стола и сказала ей шепотом:

— Можно подумать, что у нас помолвка.

Сестры поглядели на родительские пары. Клара Йоргенсен никак не могла решить, к какому поколению ближе стоит Уильям Пенн — к старшему или ее собственному, и поняла, что когда они бывают вдвоем, он не выглядит таким уж взрослым. И только тут, когда она увидела его за накрытым по всем правилам столом, делающим все, как полагается в таком случае, он показался ей гораздо старше, чем она. Правда, иногда он поглядывал на нее с заговорщицкой улыбкой, словно ему очень хотелось бы подхватить ее в охапку и унести подальше отсюда в какое-нибудь укромное место.

Капитан взял пиджак и вышел из-за стола, чтобы покурить в саду. Задев ветку заснеженной яблони, он стал под ней и начал дымить, а Клара Йоргенсен осталась сидеть с родителями и наблюдала за ним с чашечкой кофе в руке. Все в нем ей нравилось: широкие плечи, зажатая между пальцев сигарета, спокойный взгляд. И она подумала, что ведь действительно совсем не знает этого человека и ей потребуются годы, чтобы узнать его по-настоящему, но приниматься сразу за этот труд ей не хотелось. Глядя на него со стороны, она чувствовала спокойствие, словно напряженный, панический страх, который она порой испытывала рядом с ним, понемногу начал стихать. В эту секунду мать наклонилась к ней и кивнула на другой край стола, где сидели ее сестра с его стариками, хохоча над шутками насчет разных поколений, национальностей и исторических мест.

— Как подумаешь, просто не верится, какие случайности связывают людей друг с другом! — сказала Ингеборга Йоргенсен.

Габриэль Анхелико пропадал где-то целыми днями, и никто этого даже не замечал. Зарядившие дожди и грозы продолжали наводнять улицы и дома в расселинах между гор так, что людям приходилось запирать ставни и отсиживаться в домах. Институт временно закрылся, потому что школьный двор с попугаями стал похож на акваторию порта, по которой неустанно кружили лепестки миндаля, огрызки карандашей и Пресвятая Дева из Фатимы. По магистрали за воротами с трудом пробивались сквозь бегущие потоки автобусы, навстречу которым проносился вниз мусор вперемешку с потерянными вещами, не останавливаясь, пока их случайно кто-нибудь не подбирал. Лавки на рынке оделись в темный брезент, и небо налилось тяжелой чернотой. Народ повлекся на рынок, неся последние сбережения и вооружившись пустыми сетками, запасаться впрок, чем только можно. В воздухе стояла гнетущая духота, казалось, он густеет, как соус на огне, и стало трудно дышать. Тараканы и мелкие лягушки полезли в дома изо всех щелей, проползая под дверь и сквозь трещины в стенах, переселяясь в кухонные шкафы и мойки. Деревья в парке склонялись под хлещущими струями дождя, а цветочные клумбы в пригородах, набухнув, вылезали через край, покрывая асфальт черным слоем. Дождь то слабел, то припускал посильней, ни на минуту не прекращаясь, и единственными людьми, не боявшимися ходить по улицам от дома к дому, были продавцы зонтиков, которые наконец дождались оживления своей торговли.

Даже Анна Рисуэнья не заметила отсутствия сына. Она была слишком занята борьбой с речной водой, грозившей перехлестнуть через порог. Несмотря на то что река давно уже вышла из берегов и вода просачивалась ручейками и струйками через все щели старого каменного дома, Анне Рисуэнье пока удавалось предотвратить настоящее наводнение. Корни оливкового дерева уже полоскались в воде, и оно клонило отяжелевшие ветви, словно от жалости к самому себе. Временами мимо высокого крыльца проплывал какой-нибудь предмет: свалившийся со столба старый почтовый ящик, бильярдные шары, выкатившиеся на запруженные улицы, и среди прочего одинокое распятие с плывущим на спине Спасителем. Анна Рисуэнья, скрестив руки на груди, стояла у кухонного окна, глядя на это Божье наказание, нежданно-негаданно обрушившееся на их головы. Александра лежала в кровати, она вообще была склонна заболевать от дождя и впадала в это время в спячку, сопровождаемую легким бредом. Если бы насущные заботы не требовали безраздельного внимания Анны Рисуэньи, она бы, вероятно, обратила внимание, что перед домом не видно было ни сына, ни двух обычно стоящих там кресел. Они пропали без следа, бегущие потоки смыли следы сына и отпечатки кресел, которые он унес с собой. Может быть, Анна Рисуэнья подумала, что и их тоже унесла непогода, подобно тому, как исчезало все остальное, смытое разбушевавшейся стихией. И если бы кто-нибудь спросил ее, где ее сын, она бы, вероятно, ответила, что его тоже смыли потоки дождя.