Константин Смелый: Кругом слоны, Миша

В то же время, я в определённом долгу перед Вами. Пока я была Верой Кукушкиной, пока пила чай с вареньем на улице Радищева и донимала Вас эпистемологией и Витгенштейном, я поняла, что хочу заниматься только наукой — каждый день, с утра до вечера, как бы глубоко для этого ни пришлось залезть в академическое болото.

Кроме того, я косвенно обязана Вам выбором своего нынешнего университета. Вы наверняка помните, что в мае 20… года попали в аварию и пережили кратковременный «выход из тела». Вероятно, Вы помните и то, что несколько недель были не в себе, причём до такой степени, что однажды ночью, плача от страха, рассказали о своём выходе из тела Полине. Она, как могла, успокоила Вас, и позже пересказала мне Ваше описание случившегося. Именно тогда я заинтересовалась философской интерпретацией аутоскопии и других глобальных нарушений схемы тела. Зарывшись в эту тему, я неизбежно вышла на Томаса Метцингера и Майнцский университет. Всё то лето я корпела над заявкой, проверяла и перепроверяла грамматику, засыпала над словарями, тужилась наполнить каждую строчку гениальностью, отослала документы буквально за день до крайнего срока, и таки выиграла стипендию на двухгодичную магистерскую программу в Майнце. По окончании программы мне предложили остаться на кафедре в качестве аспиранта.

И это не всё. Я напрямую обязана Вам решимостью уехать из Петербурга.

Сразу же после исчезновения Веры Кукушкиной я постриглась, перекрасила волосы и стала чаще носить очки вместо контактных линз. Я полностью сменила гардероб. Для перестраховки я даже бросила клиентку, жившую недалеко от Вашей клиники. Поначалу я совершенно не боялась; напротив, заметала следы с удовольствием. Конспирация казалась мне продолжением спектакля — как будто в трагикомедии о любви дантиста Миши к Вере Кукушкиной случился шпионский поворот. Я выбирала причёску и новую одежду так же, как обставляла комнату на Радищева: с творческим азартом, шутя и ни секунды не сомневаясь, что это всего лишь игра — моя собственная игра по моим же правилам.

Игра кончилась в мае, на улице Савушкина. Я приехала туда навестить институтскую подругу, которая куковала дома со сломанной ногой. По дороге зашла в магазин, чтобы купить ей продуктов.

Не знаю, насколько отчётливо Вы помните нашу встречу на крыльце. Я помню, что в первые секунды была довольна собой. Десятки воображаемых столкновений с Вами не прошли даром: лицо и голос повиновались мне беспрекословно, я контролировала свои шаги, я контролировала свои руки, и даже сердце колотилось не особенно сильно. Но головокружение от успехов длилось недолго. Вы бросились за мной, перешли на крик, и я поняла, что в бесчисленных репетициях этого момента не учитывала самого главного: я больше не контролировала Вас. У меня больше не было ни кнута, ни пряника, ни дипломатического статуса незнакомки — ни одного рычага, чтобы управлять Вами.

Оказалось, что нет никакого спектакля. Оказалось, что всё происходит на самом деле: некрасиво, непредсказуемо и совсем не смешно. На Савушкина я впервые испугалась того, что сделала. От Вас тогда удалось отделаться, но страх увязался за мной, и от него отвязаться было невозможно. Я не докатилась до полноценной паранойи (для этого у меня, вероятно, слишком крепкая психика), но изо дня в день ловила себя на том, что избегаю определённых районов города, пугливо озираюсь на улицах и кормлю знакомых нелепейшими отговорками, только бы лишний раз не выходить из дома. К середине лета я поняла, что больше не могу жить с Вами в одном Петербурге. Кто-то из нас должен был уехать. Вы не желали переселяться в шведскую провинцию, а значит, удрать предстояло мне. При всех моих способностях, при всей моей благородной тяге к науке, при всём стыдливом желании доказать отцу и миру свою гениальность, — я бы не сочиняла свою заявку с таким остервенением и не впечатлила бы майнцских старцев до такой степени, если бы меня не подстёгивал банальный страх новой встречи с Вами.

Спасибо Вам за Вашу роль в моей жизни.

Удачи.

Татьяна Бельская».

Таня в последний раз сохранила текст и закрыла его, не перечитывая. Выключила компьютер. Сорвала с себя очки. Минуты две или три измождённо сутулилась на стуле, сжав горящие веки. Сходила в туалет. Почистила зубы — сначала нитью, потом пастой, машинально перекладывая щётку из руки в руку, чтобы не оставалось запущенных мест. Выпила стакан воды. Прошла в свою крошечную спальню с узким окошком, за которым кончалась ночь. Там рухнула на матрас и, уже лёжа, вытащила из-под себя одеяло, покрытое танцующими слонами, бесцветными в темноте.