Константин Смелый - Кругом слоны, Миша

Миша бережно оторвал от объявления два телефона, сунул обрывки в карман пиджака и снова поднял руку, чтобы открыть дверь, но стоило коснуться немытого стекла кончиком первого же пальца, как дверь отдёрнулась сама. Её открыла Вера в очках без оправы. Она коротко постриглась и покрасила волосы в чёрный цвет. Миша сделал автоматический шаг в сторону, пропуская выходящего. Вера невозмутимо воспользовалась этим шагом. Её глаза скользнули по нему, задержавшись на долю секунды или не задержавшись вообще, её бесстрастное лицо никак не изменилось, она не замешкалась и не заспешила — она просто прошла мимо, потому что под маленьким козырьком всё равно не хватало места для двоих, и остановилась в трёх шагах от крыльца, на краю асфальтовой дорожки, и там ловко распахнула зонтик, висевший у неё на запястье свободной руки. Другая рука держала пакет, набитый продуктами. Оттуда торчал апельсиновый сок, который всегда стоял в углу половинчатого стола на Радищева. Рядом торчал стандартный белый батон, которого на Радищева не было никогда.

— Вера! — позвал Миша.

Выждав или не выждав мгновение, она обернулась и посмотрела на него из-под зонтика теми же бесстрастными глазами.

— Вы ко мне обращаетесь? — сказала она голосом, очень похожим на свой, но немного ниже или немного выше, или немного резче.

Вокруг больше никого не было, дверь с объявлением про хомячков давно захлопнулась, лил дождь, ближайшие видимые люди проезжали мимо на очередном трамвае, а главное, Миша глядел прямо на неё и даже непроизвольно шагнул в её сторону, и теперь стоял правой ногой на дорожке и левой на крыльце. Он обращался к ней.

— Я к тебе обращаюсь, Вера, — сказал он голосом, очень похожим на свой, но заметно выше и ещё ледяней.

Она терпеливо улыбнулась.

— Вы с кем-то меня путаете, — в этот раз голос точно был ниже. — Меня не Вера зовут. И я вас раньше не видела. По крайней мере, не припомню.

Зонтик два раза обернулся вокруг своей оси. Она явно выжидала, когда Миша осознает ошибку и начнёт извиняться. У себя в голове он так и поступил, и там же в голове прослушал «ничего страшного», сказанное этим новым голосом ниже прежнего, и в голове же смиренно проводил взглядом её фигуру, наряженную в дикий кожаный плащ. Он провёл эти мысленные эксперименты уже через пять минут, несколько раз подряд, а потом повторял ещё бесчисленное количество раз, три года напролёт, — пока то, что произошло на самом деле, не стало казаться обрывком ночного кошмара.

— Вера, погоди, только не убегай, — он перенёс левую ногу с крыльца на дорожку. — Пожалуйста, только не убегай. Только скажи мне, ну, в двух словах скажи только, за что. Только скажи, за что, и больше всё. Пожалуйста.

Она попятилась, испуганно или нервно.

— Мне очень жаль, но вы правда меня путаете с кем-то, — она допятилась до места, где дорожка упиралась в проезд между домами. — Мне очень жаль.

На слове «очень» она резко отвернулась и зашагала в сторону двора, колотя асфальт под бурлящими лужами. Каблуки. У неё не было таких высоких каблуков. На зимней обуви не было, и на осенней как будто не было. Но опять же: про каблуки он думал тысячу раз, но потом, и зимние сапоги жены втихую сличал с босоножками тоже потом, и Вериной походкой пытался ходить не раньше того июля, на даче, да и вообще все упражнения в сравнительном анализе, все усилия использовать голову по назначению возобновились даже не через пять минут, а после второго ужаса — того, что случился в машине, а до ужаса в машине ещё предстояло дожить каким-то другим Мишей — каким-то Анти-Мишей из табакерки, который заорал:

— Вера!!! — и сорвался вслед за фигурой в кожаном плаще.

Он догнал её уже во дворе — проезд тянулся дальше, мимо мусорных баков и детской площадки, до череды тополей вокруг приплюснутого детского сада. Он обогнул эту Веру слева, разворачиваясь на ходу, и раскинул руки.

— Вера, стой! Стой, говорю!

Она остановилась. Её глаза, и без того большие, стали огромными. Рука с пакетом прижалась к животу. Со спиц дрожащего зонтика срывались капли.

— Я бы показала вам паспорт, что я не Вера… — забормотала она скороговоркой. — Там у меня написано моё имя, Миронова Ольга Валерьевна, я клянусь вам, я клянусь, я бы показала, если б у меня был с собой, вы бы увидели, что вы меня с кем-то другим, что вы меня перепутали. Я паспорт дома обычно оставляю, чтоб не потерять, мне просто он обычно не нужен, женщин же обычно не останавливают… — в животном страхе за стёклами без оправ появился заискивающий блеск. — Клянусь вам. Вы мне не верите? Подумайте, ну зачем мне вас обманывать…