Елена Костюкович - Цвингер

Насчет второго, конечно, приходится пообъяснять, прокомментировать текст.

— С украинизмами? Может, Николай по-другому не способен писать? Люба в России выросла, а Николай — украинский и румынский гусь.

Отдадим Нати должное, хоть она и языков не знает, но в логике просто супер. От нее есть польза даже там, где эта девушка в деталях не компетентна.

Наконец, на закуску Виктор заводит и ставит ей на прослушивание автоответчик.

— Понятно. Похищение Мирей — этой парочки рук дело. Наговаривал текст какой-то сообщник, итальянец. С их акцентом анонимный текст нельзя записать.

— Плюс еще голос у Николая…

— …придушенный, то с хрипом, то с писком.

— Похитители информацию про карту спрашивают, да? А эта карта именно у Любы в пакете и лежала. Дважды два — неопровержимая улика.

— Ты права, Нати.

— Никаких спецслужб за ними нет. И ни при чем болгары. Люба просто подслушала твой разговор с болгарами и смекнула: началось, кто-то уже пошел по следу. Решила время не терять. И приступила к действиям.

— Но у нее как раз в пакете карта. Та самая. Чего ж еще им надо-то?

— Ты посмотри, ведь эта карта немая. Дед-то твой расшифровал ее. Эти преступники как раз расшифровку и хотят получить.

Наталия вся белая, желтоватая, нет уже красоты. Но насколько она Виктору сейчас ближе. Подобрав безупречные прямые ножки, сидит. Слушает, слушает запись, переслушивает снова. Просит перезапустить. Бледная. Побелело даже слева от носа родимое пятно. Поцеловать его все же Виктору хочется, хотя мысли ширкают без всякой системы, невозможно их подсечь, в точности летучие мыши перед серьезными непогодами.

— Люба подслушала, что Мирей собиралась вернуться в твой дом?

— Нет. Мирей даже мне не говорила об этом. Если я верно помню, она ушла, а перед уходом нацарапала злобную записку, прицепила на холодильник.

— Где теперь эта записка?

— Ну, не знаю, была под магниткой, под улиткой. Должно быть, свалилась и Доминга выкинула ее.

— По-французски было написано?

— Да. А Люба, естественно, французского не понимает.

— И все же они откуда-то знали, что сумеют здесь захватить Мирей.

— А может, влезли за компьютером, а Мирей им случайно под руку попалась. Хотя постой. Нет! Знали! Мы говорили о сумке! Люба схватила зеленую сумку, я сказал — оставьте, за ней Мирей зайдет.

— Ну вот и это объяснилось! Знаешь, Виктор, я боюсь, как бы они не попробовали вывезти Мирей за границу. В своих транспортах незаконных, в машинах, которые водит Николай с Центрального вокзала через дырявые границы…

— Да, эти машины приспособлены для перевозки людей. И в их моторы подпольных эмигрантов, я слышал, засовывают. У тех ожоги потом по всему телу.

— Точно, об этом мне рассказывала в ярких красках сама Люба.

— Идем, заявим про Марко и Мирей.

— Марко, хваление господу, у нас. А про похищение Мирей я бы не стала заявлять.

— Почему?

— Потому что мы ведь знаем, у кого Мирей в руках. Полиция ничего нового не скажет. Только время потратим. Заявим — заморозят все деньги на агентском счете. Предотвращение вымогательства. По закону Итальянской Республики. Поставят на прослушку телефон. За вами всеми прицепят наблюдение. И что ты будешь делать, если понадобится Мирей выкупать?

— Ты Нат Пинкертон, а не Нати.

— Ну, Виктор, я просто читаю газеты каждый день.

— Разберем все по новой.

— Как держал себя оборванец в аэропорту?

— Щурился, тыкался, на меня смотрел, на фото…

— То есть неуверенно?

— Да, он явно не скакнул на меня, а стоял — опознавал.

— Так я и думала. А усы ты, Виктор, когда сбрил?

— В субботу вечером вслед за твоим уходом. Подумал, наверно, ты меня ненавидишь за усы.

— Ах вот за что. А я-то голову ломала, за что я тебя ненавижу. Так. Значит, этот трюк с аэропортом импровизировался срочно, с субботы на воскресенье. Но они не могли знать, что за эту ночь ты избавишься от усов.

— Ты права. Хотя, по-моему, моих торчащих ушей хватает для опознания.

— Дальше. Думаю, что можно вычислить по голосу хотя бы местность, акцент этого звонившего. Который не румын, не украинец, а местный негодяй.

— Кстати о румынах. Николая фамилию мы знаем?

— Кто ее может знать.

— И фотографии нет?

— Откуда у меня его фотография.

— А помнишь, ты набросочек однажды рисовала.

— Да, рисовала, это точно. Нарисовала и выбросила. Хотя погоди, я все-таки в сумке поищу.

Пока она роется в сумке, в которой содержимое целого мусорного бидона, где перемешано и стекло, и пластмасса, и прочие отходы, голова Наталии продолжает работать.