Он сидел с Верой на заднем сиденье и поймал в прыгающем зеркальце взгляд исподлобья своего шофера Димы. «А он еще прежнего начальника возил. Наверное, тоже имеет на все свое мнение. Сравнивает нас. Может быть, давно во мне разочаровался».
— Скажи мне, — потянулся к нему Васильев. — Таскин был хороший человек?
Молчаливый верзила молча подумал, включил автозажигалку — вытащил и показал Васильеву красный светящийся кружок, от которого можно прикурить.
— Без пламени метрового, но жечь умел.
«Н-да. Тоже интереснейшая личность, да никак не удается с ним поговорить по душам. Если все обойдется, и я останусь… надо будет летом хоть на рыбалочку, что ли, с ним выбраться. И у костра пооткровенничать». Он знал, что Дима участвовал в трагических, известных событиях на границе с Китаем. «Как ни крути, а чувствуется близость этого государства. Брезжит, как закат сквозь лес… сквозь любые наши планы, прогнозы, строительства ГЭС и заводов…» Дима только раз вспомнил, как на танках вышли к границе. Была команда: «По шоссе!» И Дима, тогда еще молоденький, оторопело глядя, как гусеницы крошат новый синенький асфальт, понял: дело-то серьезное, это — не учение, это — беда.
«Интересно, — усмехнулся Васильев, — как Дима когда-нибудь вспомнит обо мне? Вытащит из-под ног монтировку, покажет, мол, вот такой был, зигзагами… но заводить умел. А я точно умею?! А Ивкин? Как его вспомнят?»
— К бетонному, — хрипло попросил Васильев, и «Волга» лихо развернулась возле каменного забора. Когда подъехали к гигантским трубам, Альберт Алексеевич вышел из машины и, махнув рукой Вере, шагнул в облако пыли.
Он поднялся в кабинет директора. Там сидел сегодня заместитель Ивкина Поляков, человек лет пятидесяти, рослый, одутловатый, с желтыми и алыми клубничками на носу и щеках.
— А я тебе зво-аню, — сказал он. — Ну чего там?
Он выговаривал слова четко, старательно, но все равно побеждала сипота, астма, заработанная за долгие годы работы в цементной и бетонной промышленности.
— Как ле-дины твои? Лезут? Или еще подоже-дут… чего мола-чишъ?.. — Он встал, закрыл дверь. Вытер глаза, выругался. — Вот ведь как, а? Ни хрена, ни хрена, и вдруг — ложись один!
«Выдюжим, ничего, — подумал Васильев, глядя в мутное окно. — С Поляковым я сработаюсь. Умен. Стар. Все видел, хуже ему не будет. А выиграем — персональная пенсия всесоюзного значения обеспечена. Я позабочусь».
— Бетону дашь?.. — тихо попросил Васильев. — На памятник. Но это завтра, послезавтра… как тут отгремит.
— Залупеним до луны! — затосковал, зашмыгал носом Поляков. — Ты нарисуй… а мы засветим!.. Такого мужика потеряли!
— Держимся! — Васильев сильно пожал ему руку. — Самое большое — еще три-четыре дня.
Васильев снова вернулся в машину, ехал дальше по стройке, приезжая девица сидела рядом, да он совсем уже забыл о ней. Впрочем, и она понимала, что Альберту Алексеевичу не до нее. Ей вдруг стало стыдно. «Зачем на меня время тратит? Как бы выбраться из машины? Что сказать?»
Но Васильев бормотал:
— Сидите, — он вдруг останавливал машину и выскакивал к людям, и возвращался, и Вера вынужденно оставалась с ним. Они ехали дальше, перед ними медленно поднималась до небес водосливная часть плотины.
— Надо еще в Стройлабораторию, — сказал как бы Вере Альберт Алексеевич. — Какие там результаты бурения на восемнадцатой… А ты молодец! Слышишь, Дима? За своей сестренкой прикатила за тысячу километров. А сейчас на бетонном трудится.
Машина шла над самой водой, мутнозеленой, словно кипяшей. Давно ли здесь был гигантский овраг, правобережный котлован, и на дне копошились люди, в темных донных отверстиях сверкали газорезки, рабочие срезали железные утолки, нашлепки, всю торчащую над бетоном арматуру, а Васильев на летучках умолял не портить бетон, срезать тонкие прутья электросваркой, менее болезненно для бетона. Тогда близилось затопление котлована, а затем — и перекрытие Зинтата…
— Облако прыгает, — показала Вера на отражение облака в дергающейся бешеной воде.
«Облако». А тогда, чтобы спуститься с верхнего бьефа на нижний, к буровикам или парням из СГЭМа, к насосной, по деревянным и железным лесенкам, мимо фонтанчиков воды и пара, сквозь бесконечный Петергоф, нужно минут двадцать, а то и полчаса. Перед затоплением котлована устроили воскресник, самый обыкновенный, и в то же время — необыкновенный! Выносили из котлована, увозили железный сор, металлолом, в новом русле Зинтата не должно остаться ничего лишнего! Отдирали ломами опалубку… рубили деревянные столбы… подбирали рваные шланги… трубы… Бетонные стены насосной станции у правобережной подпорной стенки, вот здесь, под машиной, парни мазали расплавленным варом, обклеивали мешковиной и снова покрывали смолой — крепче будут в воде! И вот теперь все эти туннели — под водой, река заполнила новое свое русло до верхней кромки бетонных берегов, вода прорывается сюда через пять уцелевших за зиму донных отверстий, а макушка водосливной части едва возвышается над обезумевшей рекой — гребенка и столбы плотины. Надо сейчас же посмотреть, как по ТУ сторону. Обсудить, куда какие машины перегоняют, в сотый, тысячный раз проиграть партию этих гигантских шахмат, чтобы потом не было никаких неожиданностей…
Читать дальше