Евгений Будинас - Давайте, девочки

Она писала ему часто и помногу.

Про стеклянные дома: целые кварталы там просвечивались насквозь.

Про грязное парижское метро – на зимние каникулы она ездила в Париж.

Про Новый год в Париже, когда на Е лисейских полях все целуются, а у полицейских такие колючие усики… На день рождения она прислала ему белую нейлоновую рубашку… Тогда здесь не строили прозрачных домов, а такая рубашка не могла и присниться. Ее не надо было гладить, а стирать можно прямо под краном в туалете. Рыжук в ней сдавал экзамены, она была везучая. За посылку с него содрали солидную пошлину, а перед стипендией… Впрочем, причем тут деньги, когда речь шла о завтрашнем дне. Стеклянные дома нейлон, весь так называемый модерн – все это казалось им завтрашним днем… Правда, это быстро прошло.

Однажды от нее пришло совсем сумасбродное письмо на обороте бутылочных этикеток. В нем она сообщала, что по телику показывают советских хоккеистов, которых носят на руках, все вокруг истошно вопят, а по радио передают только джаз, все время джаз, до безумия, до одури – один только джаз… Она никогда не интересовалась хоккеем и очень любила джаз…

«Я не собиралась отсылать тебе это письмо. Но когда всем весело и все вокруг пьяны, а ты вдруг получаешь весточку от Рыжего, которому пришла в голову "интересная" мысль, что он соскучился и не находит смешным то, что было… И все переворачивается внутри… Я решила затолкать эти этикетки в конверт и отправить, чтобы тебе было понятно, что со мной здесь творится…»

Что с нею творится он, конечно, понял, поэтому тут же уселся писать ей длиннющее письмо, в которым убеждал ее, что она должна все бросить и возвращаться назад…

Но этого письма она не получила. Далеко не все его письма к ней приходили. Письма за границу тогда внимательно кем следует прочитывались, при этом строго отслеживалось, что бы в них не было того, что не положено. Сегодня это кажется невероятным, но людей, по долгу службы определявших, что именно не положено, и за этим следящих, было так много, что без их внимания в огромной стране не оставался никто, даже никому не известный студент.

Не получив ответа на столь решительное и деловое послание, больше Рыжук ей не писал.

Да и не до этого было, так как вскоре он женился, опять же «на слабо» и «из принципа» – чтобы стать первым «женатиком» из друзей. И еще, чтобы доказать что-то одному ему понятное – нет, не Ленке даже, а своей… будущей теще, которая, которая отчаянно свадьбе сопротивлялась, и вообще всему сопротивлялась, потому что была в ужасе от того, что ее примерная дочь связалась с таким оболтусом.

Женился он, понятно, не на Ленке. Она тогда ему уже была не нужна. Его уже совсем понесло и закрутило.

Рано утром к Рыжюкасу заскочил брат.

За окном, прямо перед домом, точнее, нависая над самым домом, грохотала стройка. Собственно, стройка уже заканчивалась: высотное, темного стекла здание, первый в Вильнюсе офисный небоскреб, выросло там, где были соседские сараи. Так что грохотала уже не стройка, а уборка. Башенный кран легко, как спички, поднимал в воздух балки, панели, поддоны с мусором и кирпичом. Все это погружалось на самосвалы, они, взревев, уезжали…

Маленький серый домишко у подножья столь неуместной в тихих дворах громадины, холодно смотрящей на него сотнями уже вымытых стекол, похож был на мышонка, готового юркнуть прочь от этого грохота, рева и суеты.

В окно Рыжюкас увидел, как брат пересекает строительную площадку, как он, уж слишком ретиво для своего почтенного возраста, идет по деревянным мосткам, подавшись телом вперед, по-бычьи склонив голову. Цельно шел, крупно – не зайти, а именно заскочить, он всегда так ходил, будто спускался с трибуны, ожидая оваций.

Стальные они, что ли, эти люди? Чтобы так лихо «заскакивать» – через шесть десятилетий после войны, которую они тоже оттопали не слабо. Недаром открытый и всегда загорелый лоб брата украшали три маленьких рубчика, аккуратные, как ямки от прививки, – три тяжелых осколочных ранения: девять месяцев провалялся без сознания, сам генерал Бурденко оперировал. Считали безнадежно, но залатали, залечили, беспокоит только перед ненастьем…

Так идут, чтобы заскочить и расставить точки.

Рыжюкас про себя усмехнулся: чего ему не хватает, так это человека, который расставил бы точки.

Интересно, подумал он, откуда брат узнал, что я здесь? Кажется, я никого не встречал, хотя это невероятно: не встретить никого в этом городе, где все на виду… Он поспешно достал из стола портативную печатную машинку «Консул». Ею много лет никто не пользовался, лента пересохла, каретка запылилась, но солидности машинка добавляла.