Евгений Будинас - Давайте, девочки

– Тогда – что?

– Все то же. Массаж. Пусть думает, что ты ради этого только и старалась… Но отработай на всю катушку, разумеется, заведясь, но как бы нечаянно… И – до свидания. Никаких провожаний: я тороплюсь… Пусть он с этой гранатой в голове и уедет. И сам найдет всему объяснение. Целую кучу объяснений, непременно в твою пользу. И никуда не денется… – Рыжюкас помолчал. – Это я по себе знаю…

Она торопливо поднялась, как всегда щекотно чмокнула его в шею и решительно двинулась, на ходу обронив:

– Я сразу позвоню.

– Подожди, – сказал он. – Запомни: он должен поверить, что тебя так повело в первый раз. И только из-за него. С нами все должно только быть только для нас и в первый раз. Иначе он тебе потом твою опытность ой как припомнит… Меня этому научила моя Тончайшая из…

Но Малёк уже уносилась, ей не до его системных историй.

В газетной командировке в Пинск он познакомился со своей Тончайшей из Проказниц – миниатюрной и трепетной крохой, сразу покорившей его чистой и наивной искренностью.

Вечером они гуляли по городу; когда проходили мимо окошка с отодвинутой занавеской, он машинально приостановился и заглянул.

– Я такая испорченная, – сказала она, – я ужасно люблю подглядывать в чужие окна.

– Я тоже, – признался он. – С самого детства.

– Хочешь, – предложила она обрадовано, – я тебе такое покажу…

Он хотел. Она привела его в какой-то замызганный двор, они преодолели гору мусора и оказались перед окошком, заставленным изнутри фанерным планшетом, продырявленным удобно, как стенка в общественной уборной.

– Это мастерская одного художника, – шепнула она, – ты даже не представляешь, какая это развратная сволочь.

Им повезло. «Развратная сволочь» стоял голым на стуле в центре заваленной хламом мастерской в позе Микеланджеловского «Давида», перекинув грязную майку через плечо. Перед ним на помосте, изящно выставив округлый мясистый зад, прогнулась местная Даная и массировала ему бесстыдно торчащий столп совсем не Давидовской миниатюрности.

– Я такая дрянь, я тут просто с ума схожу, я приползаю сюда почти каждый вечер, а потом не могу заснуть, все представляя, – прерывисто зашептала она ему на ухо.

Даная за окном взяла член в рот и завертела задом.

– Смотри, смотри…

– А сама ты хоть пробовала?

– Никогда.

Тут же на мусоре они и попробовали.

Потом гуляли по набережной, наслаждаясь прохладой от реки. Она обескураженно молчала. У лавочки трогательно вздохнула, тяжело, как после двойки по географии:

– Я, наверное, совсем испорченная дрянь, мне так стыдно, но я почему-то… еще хочу…

Они уселись на лавочке и закрепили пройденный материал…

С командировками в Пинск он, разумеется, зачастил. В конце концов она однажды отважилась и согласилась зайти к нему в гостиницу. Она что-то шепнула администраторше, чудом оказавшейся ее соседкой и беспрепятственно их пропустившей. Это – несмотря на строгость безумных совковых порядков, по которым пригласить девушку в номер было невозможно, хотя, к примеру, пассажиру могли впарить билет на двухнедельный пароходный круиз и в двухместной каюте, с любой незнакомой мадам в попутчицах.

– Но только, чур, у нас ничего такого не будет.

Разумеется, хмыкнул он про себя, вспомнив один из своих «афоризмов»: девушка, идущая к мужчине и думающая, как бы ему не отдаться, не менее порочна, чем та, которая об этом мечтает. Непорочные девушки думают о другом.

Наивность и трогательность, с какими она ему уступила, неумело и покорно отдав свою девственность, были просто невыносимы. А когда все произошло, и она тихим поруганным кутенком заскулила, сжавшись в теплый комочек, Рыжук, испуганно застывший рядом, готов был умереть – от нахлынувших на него жалости и нежности, казалось, не испытываемых им доселе. Ничего такого он ведь не заслужил.

Немного погодя, она зашевелилась. И совсем неожиданно потянула его к себе. Он не поверил, но она хотела еще.

Дальше?.. Дальше в номере обвалился потолок. Сорвалась штора, грохнулся шкаф, вспыхнула и взорвалась лампа, начался пожар, потом с потолка хлынул дождь и засверкали молнии…

Она терзала и истязала его до утра.

Опомнившись, глянула на часы и кинулась одеваться:

– Блин, что я скажу своему мужу. Сегодня он меня точно прибьет… Ты же видел, какой слон эта развратная сволочь…

Она ушла, оставив Рыжука вовсе не раздосадованным. Напротив он был восхищен и благодарен.