Евгений Будинас - Давайте, девочки

Она спросила:

– А вот как ты думаешь: что для меня самое неприятное?

– В наших отношениях?

– Да. Ну и вообще…

– Самое неприятное у девочки вроде тебя, – его снова потянуло к разборкам, – это называть вещи своими именами.

– Это как?

– Ну например, наш союз назвать взаимной выгодой. Ведь только это тебя при мне и держит?

Она взвилась, как ужаленная:

– Идиот! – выражения этот «самородок» умел подбирать «тонкие». – Какая выгода?! Да если бы не ты, у меня давно было бы все… Видел бы ты, какого крутого папика я сняла сразу после тебя в поезде… Да я жила бы уже на Гавайях и гоняла на спортивной «Ламборджини», между прочим, она у него кабриолет…

На эту историю он ее размотал, когда отправил сестру к подруге и они провалялись в постели три дня. В перерыве между разами, постепенно, слово за слово, он выуживал у нее про все, что с ней бывало. Она раскалывалась, но каждый раз только в ответ на его угадывания. А потом, когда он ее «ну, достал» рассказала и еще одну «совсем ужасную историю». Он «угадал», что у нее есть и еще одна история. Это ее потрясло, и она окончательно раскололась. Чего ей делать не следовало, потому что все мужики ревнивые козлы, которым никогда и ни в чем таком не следует признаваться. Рано или поздно, они все равно это потом припомнят…

Они протрахались с этим «крутым папиком» до самого Калиниграда.

– Но с презиком, балда, я никогда ни с кем не трахалась без презика. Ни одного даже раза!

Малёк заплакала.

Она ведь его любила, «да не "папика", балда, а его, рыжего придурка, чуть не ставшего отцом ее ребенка»…

Она ревела по ночам, когда его не было рядом. Она тянулась к нему изо всех сил и ужасно переживала, когда у нее не получалось выполнять его требования. И мучилась, что она ему не нужна, «такая она никому не нужна, а ему и совсем не подходит». «Я ведь звереныш? Необразованная, неотесанная, глупая пацанка, хуже Муськи-давалки, да?»

С ней это все впервые. Но ей некуда было деваться, ничего другого у нее попросту нет.

Она теряла с ним время, она боялась пролететь, оставшись ни с чем, если все бросить и уйти. И так же безнадежно пролететь, оставшись. Она запуталась. И отчаянно сражалась, дергая его и дерзя.

– Доброе утро, – он позвонил ей, сгорая от нетерпения.

– Да, – ответила она сухо.

Ее сухость объяснялась тем, что она не выспалась. Она полночи провозилась с этим дурацким мобильником. Любую аппаратуру она называла дурацкой, из-за того, что с нею надо было разбираться.

Его нетерпение объяснялось тем, что вчера вечером, после этой дурацкой ссоры, он таки приволок ей новый мобильник – даже круче того, о котором она мечтала. В конце концов, сколько той жизни, и уже пора научиться уступать… Хватит, в конце концов, их доставать и строить, подгоняя под себя. Начиная с Ленки, и всю жизнь.

Всю жизнь он девиц учил и перевоспитывал. Ломал и выкручивал, вправляя им мозги, как вывихнутые кости. Он подгонял их под свои правила, он вводил их в свою независимую систему координат… Но когда он уходил, от его воспитания все равно ничего не оставалось: они возвращались в свой теплый хлев, к своим домостроевским представлениям. И даже трахаться мигом разучались, забыв все его уроки и подстраиваясь под мужнины представления о процессе.

Но, может быть, хватит?

Ведь, в сути, она права… Со всей ее непосредственностью и прямотой. И с ее детской жадностью, при полном нежелании уступать. Или хотя бы объясниться, чтобы что-то смягчать…

А разве это ему от нее нужно? Когда в себе самом он столько лет воспитывал это само~собой~разумение. Понимая, что именно естественностью он от рождения обделен?

Устраивает она его или нет? Еще как.

У них ведь все совпало:

– она головокружительна, эталонна, безупречно юна, взбалмошна, она старается, она совсем запуталась… Она на все готова… Это списывает все издержки. Причем тут какая-то мобила?

– он многоопытен и уже умеет воспринимать данность. Стоило пройти полтысячи Любовей, чтобы наконец хоть одно существо воспринять целиком. И уступать ей, находя удовольствие в том, что она такая, какая уж есть…

Он позвонил, сгорая от нетерпения немедленно все это ей высказать. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы она услышала, как правильно он все передумал и как он все, наконец, понял…

– Мы еще спим или мы уже встали? – спросил он как можно мягче.

Да.

– Да – спим или да – встали? – переспросил он, старательно не замечая, что в ее голосе поскрипывает песок.