Евгений Будинас: Перловый суп

Торчим в гостинице. Вдруг раздается грохот и в комнату вваливается Салманов, а с ним его парторг Санаров. Причем Санаров держит перед собой на предплечьях полные бутылки, как вязанку дров, и предлагает ехать к нему в экспедицию в Горноправдинск, с концертом. Я говорю, что ведь нелетная погода.

— Салманов сказал «летим», значит, будет погода!

Лететь-то далеко, но нас волновало еще и то, будут ли люди на концерте. Одно дело Ханты-Мансийск или Салехард, а тут какой-то Горноправдинск... Салманов уверил нас, что все его шестьсот человек будут присутствовать.

Договорившись, мы опорожнили все бутылки.

Я никогда не забуду, как Салманов плакал, когда мы запели песню:

Салманов, ничего не понимая в других словах, в этот момент и прослезился, так как «ВПШ» ему было знакомо — он окончил-таки высшую партийную школу.

Назавтра в шесть утра мы должны были быть в аэропорту.

В пять часов парторг Санаров растолкал нас и предупредил, что мы даже себе не представляем, что будет, если мы опоздаем.

А что будет? А сами посудите: Салманов в экспедиции, у него там шестьсот человек. Без пятнадцати восемь утра каждого дня он выходит к воротам, становится спиной к входящим. Все вынуждены обойти Салманова, обернуться и поздороваться. Ровно в восемь он разворачивается. Кого видит за воротами — выговор, у кого уже есть — строгий выговор, а если есть строгий, то больше не работаешь, до свидания. И поэтому опаздывать нельзя!

Наш автобус внесся прямо на летное поле без пяти минут шесть, без двадцати секунд шесть мы все были в самолете, и ровно в шесть поднялся на борт Салманов, дверь захлопнулась, и вертолет МИ-6 взлетел, несмотря на 55-градусный мороз.

Салманов спросил:

— Тайгу видели?

Конечно же, не видели. Нас всех привязали, и в вертолете открыли люк. Мы медленно и на маленькой высоте летели над тайгой, открыв рты, восторгались необыкновенной природой. Это было неповторимое, захватывающее, эксклюзивное зрелище!

И вот мы прилетели. Салманов стоял в дверях актового зала, как при входе в экспедицию, и считал всех приходящих. Когда он произнес «пятьсот девяносто девять», то вопросительно посмотрел на Санарова, а тот улыбнулся и, показывая на него самого, досчитал — шестьсот.

Когда мы давали концерт, зал был полон, мы даже сначала не могли в него попасть, и нас на руках, вместе с аппаратурой, передали на сцену. Концерт продолжался шесть с половиной часов, а после концерта нас ждал ужин.

Мы были совершенно потрясены! Я был сбит с толку. Меня с детства приучили продукты съедать в своё время. И хлеб я ел всегда черствый, потому что, по логике моей мамы, сначала нужно съесть черствый хлеб. Но за это время и свежий хлеб становился черствым! А тут мы увидели шикарный стол со свежими ананасами, виноградом, помидорами, яблоками, огурцами...

Мы садимся за стол. Нас тринадцать и тринадцать представителей Салманова. Причем садимся так: Салманов, напротив него я, Санаров, напротив него мой комиссар Сергей Мороз, и так далее. На столе стоит двадцать шесть бутылок коньяка, по бутылке напротив каждого. Встает Салманов, произносит тост, я произношу ответный, затем Санаров, а Мороз в ответ... Аленка Попова говорила последней, но ее уже никто не слышал. В этот момент кончился коньяк, двадцать шесть пустых бутылок убрали и поставили двадцать шесть новых. Больше я ничего не помню.

Проснулся я от дикого крика нашего гитариста Женьки Коновалова, который вопел:

— Следы! Следы!

При всей шикарности гостиницы, туалет стоял во дворе. В это время на улице было пятьдесят пять градусов мороза, Женька Коновалов, проснувшись утром, оделся и пошел в туалет. И увидел следы босого человека, ведущие от гостиницы до туалета и обратно. Вбежав в гостиницу, Женька кричал от ужаса. Мы быстро выяснили, чьи это были следы, так как только один из нас спал мертвым сном — Вовка Блохин. И у него были абсолютно черные пятки.

В это утро Салманов отдал распоряжение Санарову немедленно закупить холодильник с морозильной камерой, вырубить кусок льда с отпечатком ноги Елохина, и поместить в морозильную камеру на вечное хранение, в память о подвиге минских студентов.

Я никогда не забуду, как познакомился с Толей Мандриченко, начальником, как тогда говорили, Светлостроя, чемпионом Украины по боксу, закончившим два института -строительный и физико-технический.