Что тут можно было сделать или сказать?.. Я поднялась, стараясь держаться с достоинством, и вышла. В приемной доктор Нонан отирал платком пот со лба. Когда он увидел мое лицо, то покачал головой и в знак отчаяния поднял руки ладонями вверх. Мадам Паккар пожала мне руку. Наверняка они слышали хохот. Вся Ратуша слышала этот хохот.
В помещении еще прибавилось народа, воздух был удушливым и спертым. Мы двинулись прочь. Спускаясь по лестнице, мы вдруг увидели его.
Префект. Он был выше всех и так близко от нас, что мы замерли на месте, затаив дыхание. Я уже видела его однажды, но не так близко. А теперь он был здесь, на расстоянии вытянутой руки. Я могла разглядеть несколько неровную кожу, красноватое лицо, жесткую курчавую бороду, холодные голубые глаза. Высокий, склонный к полноте, с огромными кистями рук.
Мы прижались к перилам, когда он проходил мимо нас. За ним следовали два или три чиновника, распространявшие запах застарелого пота, алкоголя и табака. Он нас не видел. Он шел с суровым и решительным видом. Мне страшно хотелось схватить его за толстое запястье, чтобы он взглянул на меня, и тогда я бы выплеснула ему всю свою ненависть, страх, тоску, закричала бы, что, уничтожая мой дом, он превращает в пепел все мои воспоминания и всю мою жизнь. Но я не посмела. И он ушел.
Мы вышли в молчании. Битва была проиграна. Никто из нас не осмелился обратиться к префекту. Больше нечего предпринять. Улица Хильдеберта обречена. Доктор потеряет пациентов, мадам Паккар свою гостиницу, а я — наш дом. Теперь не осталось даже проблеска надежды. Это был конец.
Воздух на улице был теплым, почти жарким. Я поправила шляпу, когда мы переходили мост. Я не замечала движения на реке, ни барж, ни лодок, снующих вверх и вниз по течению. Я не обращала внимания на движение транспорта, на переполненные омнибусы и куда-то спешащие пролетки. У меня горели щеки, а в ушах все еще звучал их оскорбительный смех.
По возвращении домой я была настолько не в себе, что села за письменный стол и написала префекту длинное письмо. Я приказала Жермене тотчас сходить на почту и отправить его. Мне совершенно не известно, прочел ли он его, но его написание немного помогло мне снять тяжесть, что сдавила грудь. Я это прекрасно помню. Да к тому же это было не так уж давно.
* * *
Июнь 1868 года
Месье!
Наверное, вы никогда этого не прочтете. Но может случиться, что мое письмо все же попадет вам в руки. Это слабая надежда, но я цепляюсь и за нее.
Вы меня не знаете. И никогда не узнаете. Меня зовут Роза Базеле, урожденная Каду, и я проживаю на улице Хильдеберта, которую скоро сровняют с землей, чтобы продолжить работы по прокладке улицы Ренн и бульвара Сен-Жермен.
Все пятнадцать лет я вас терпела. Я терпела ваши работы, вашу ненасытность и упрямство. Я терпела пыль, неудобства, потоки грязи, развалины, разрушения, терпела наступление того мишурного Парижа дурного вкуса, который прекрасно воплощает вульгарность ваших честолюбивых устремлений. Я стерпела и то, что вы искалечили Люксембургский сад. Но сегодня мое терпение лопнуло.
Сегодня, как и многие другие парижане в подобной ситуации, я отправилась в Ратушу, чтобы выразить протест против разрушения моего семейного очага. Не стану вам рассказывать, с каким высокомерием меня приняли.
Сознаете ли вы, месье, что жители этого города не одобряют ваших начинаний? Известны ли данные вам прозвища: «Аттила правой политики», «Барон-потрошитель»? Возможно, эти прозвища вызывают у вас только улыбку? Возможно, император и вы сами решили не беспокоиться о том, что думает чернь о вашем украшательстве. Тысячи домов разрушены. Тысячи жителей вынуждены собрать свои пожитки и переселиться. Вероятно, эти затруднения ничего не значат для вас, уютно устроившегося в великолепном и хорошо защищенном здании Ратуши. Вы убеждены, что семейный очаг измеряется суммой денег. Дом для вас — это просто дом. И одно ваше имя уже является жестокой иронией. Как вы можете называться Haussmann? Разве по-немецки это не означает «человек дома»? Я читала, что, когда вы начали работы по продлению бульвара, названного теперь вашим именем, вы не задумываясь снесли даже тот дом, где сами родились. Это говорит о многом.
Я счастлива узнать, что число ваших противников все множится, особенно после прискорбного начинания с кладбищами. Сегодня люди задаются вопросом: как скажется в будущем переделка нашей столицы? Эти необратимые преобразования разрушили сообщества, кварталы, семьи и уничтожили даже воспоминания о них. Самых обездоленных граждан отправили жить за пределы города, потому что им не по силам нанимать квартиры в этих новых зданиях. И несомненно, еще долгие годы все это будет сказываться на парижанах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу