Татьяна де Ронэ - Дом, в котором меня любили

Сегодня утром шум возобновился. Ждать теперь уже недолго. У меня остается мало времени, поэтому продолжу свой рассказ. Мне еще так много нужно вам сказать. Полгода тому назад мы — мадам Паккар, доктор Нонан и я — решили отправиться в Ратушу, чтобы протестовать против сноса нашей улицы. На наши многочисленные письма мы получали чиновничьи ответы, которые, как вы можете догадаться, ограничивались повторением того, что решение пересмотру не подлежит, но что можно рассчитывать на обсуждение денежной суммы, которая нам предназначена. Но нас не интересовали деньги. Мы только хотели оградить наши стены.

Представьте себе нас, полных решимости, в этот июньский день. Мадам Паккар, с волосами, выбивающимися из прически, доктора Нонана, с его серьезным лицом и бакенбардами, и вашу Розу, в ее самом красивом шелковом манто цвета бордо и в шляпе с вуалью. Теплым ясным утром мы перешли через Сену, и, как это бывает всякий раз, меня поразило величие здания в стиле ренессанса, которое мы увидели, дойдя до конца моста. Когда мы приблизились к огромному каменному фасаду, у меня от нервного напряжения свело желудок и закружилась голова. Какое безрассудство хоть на миг предположить, что мы сможем встретиться с этим человеком лично! И что он нас выслушает. Хорошо, что я была не одна, рядом со мной находились двое моих спутников. Они выглядели гораздо более уверенными, чем я.

В огромном холле я заметила фонтан, приглушенно журчавший под широкой лестницей. Люди прогуливались небольшими группами по гигантскому холлу, несколько подавленные красотой плафонов и размерами помещения. Так здесь, значит, жил и работал этот человек, имени которого я предпочитаю не произносить. Он и его семья (его супруга Октавия, похожая, как говорят, на землеройку, которая терпеть не может светскую жизнь, и две дочери, Генриетта и Валентина, розовенькие, пухленькие, с золотистыми волосами, разряженные, как коровы на сельской ярмарке) обитали под этой величественной крышей, где-то в бесконечных лабиринтах сего грандиозного сооружения.

Из газет мы все знали о пышных разорительных приемах, которые здесь давались с великолепием, достойным самого «короля-солнца». Год тому назад баронесса де Вресс присутствовала на празднике, устроенном в честь русского царя и короля Прусского. Там было три оркестра и тысяча приглашенных. Она также присутствовала на приеме в честь Франца-Иосифа Австрийского в октябре следующего года, на котором триста ливрейных лакеев обслуживали четыре сотни гостей. Она описывала мне обед из семи перемен блюд, обилие цветов, хрустальные рюмки и тончайший фарфор, пятьдесят огромных канделябров. На императрице было платье из тафты, украшенное рубинами и бриллиантами. (Александрина сидела разинув рот, а я хранила гробовое молчание.) Все парижане были наслышаны о винном погребе префекта, равного которому в Париже не было. Все знали: если рано утром пройти по улице Риволи, то в Ратуше уже светится одно-единственное окно, окно кабинета префекта, который вовсю трудится, с единой целью обрушить на наш город свою армию, вооруженную мотыгами и лопатами.

Поскольку нам не было назначено, нас отправили на второй этаж, в бюро частного имущества и экспроприации. Там нам предстала обескураживающе длинная очередь, мы заняли место в конце. Я старалась понять, кто все эти люди и ради чего они пришли сюда. У дамы, сидевшей возле меня, примерно моей ровесницы, было усталое лицо и помятая одежда, но на ее пальцах сверкали дорогие кольца тонкой работы. Рядом с ней сидел бородатый человек, который с замкнутым и нетерпеливым видом постукивал ногой и каждые десять минут смотрел на часы. Там была семья, очень приличного вида: двое молодых родителей с беспокойным грудным младенцем и маленькой усталой девочкой.

Все ждали. Время от времени дверь открывалась, выходил чиновник и узнавал имена вновь пришедших. Мне казалось, что это продлится вечность. Когда же подошла наша очередь, то нам не разрешили войти всем вместе, а стали вызывать по одному. Неудивительно, что все длилось так долго! Первой мы пропустили мадам Паккар.

Проходили минуты. Когда же она наконец вышла, то нам показалось, что вид у нее был удрученный. Она пробормотала несколько слов, которые я не поняла, и рухнула на стул, закрыв лицо руками. Мы с доктором Нонаном смотрели на нее с беспокойством. Мое нервное напряжение еще усилилось. Я пропустила доктора вперед, потому что мне было необходимо немного размять ноги. В комнате царила удушливая влажная атмосфера, пропитанная запахами и осязаемым страхом посетителей.