Роберт Стоун - Псы войны

Кроме него, на скамье сидела еще американка средних лет.

Был час сиесты, и, кроме них, в парке никого не было. Мальчишки, которые обычно гоняли в футбол на газонах, сейчас спали на другой стороне улицы в тени навесов над материнскими прилавками. Шлюхи, промышлявшие на Ту До, спасались от солнца в «Пассаже Эдем», где слонялись с сонными глазами, время от времени встряхиваясь, чтобы свистнуть вслед какому-нибудь обливающемуся потом американцу. Было три пополудни, на небе почти ни облачка. Дождь задерживался. Кроны пальм в парке и цветы цезальпинии поникли в полном безветрии.

Конверс незаметно взглянул на женщину рядом. На ней было зеленое ситцевое платье, панама и козырек от солнца. Когда он садился, она слабо улыбнулась ему, и он подумал: интересно, заговорит ли она с ним, узнав в нем соотечественника? Лицо у нее было гладкое, как у молоденькой девушки, но серое и бледное, так что трудно было сказать, то ли она хорошо сохранилась, то ли преждевременно состарилась. Такие восковые лица бывают у курильщиков опиума, но она явно не относилась к их числу. В руках у нее был роман Кронина «Цитадель», который она читала.

Неожиданно она оторвалась от книги, застав Конверса, разглядывавшего ее, врасплох. Нет, с опиумом она, конечно, дел не имела. Карие глаза глядели тепло и ясно. Конверсу, отличавшемуся экстравагантным вкусом, она показалась привлекательной.

— Ну что, — подделываясь под непринужденную армейскую манеру, сказал он, — похоже, погодка скоро разыграется.

Она из вежливости посмотрела на небо.

— Дождь будет обязательно, — согласилась она. — Но еще не скоро.

— Пожалуй что так, — задумчиво проговорил он и отвернулся, а она снова погрузилась в чтение.

Конверс зашел в парк, чтобы посидеть на прохладном ветерке, который всегда поднимался перед дождем, и прочитать письма. Надо было как-то убить время, оставшееся до назначенной встречи, и успокоить нервы. Появляться в такой ранний час на террасе «Континенталя» не хотелось.

Он достал из сумки небольшую пачку писем, бегло просмотрел. Одно было из голландской андерграундной газеты, выходившей на английском языке, с просьбой написать о Сайгоне. Два — с чеками: от тестя и ирландской газеты. Письмо из Беркли, от жены. Он достал носовой платок, отер пот, заливавший глаза, и принялся читать.

«Я все-таки съездила в конце концов в Нью-Йорк, — писала жена, — провела там девятнадцать дней. Взяла с собой Джейни, и хлопот с ней особых не было. Опять вернулась на работу, как раз вовремя: крутим новую порнуху, самую тоскливую за всю дорогу. Тебе от всех привет, говорят, береги себя.

Нью-Йорк ужасен. Сорок вторая улица сейчас — это что-то невообразимое. По сравнению с ней Третья просто дом родной. Увидишь сам, как испортился город, когда в следующий раз пойдешь в то местечко на Бродвее, где всегда брал хот-доги. Я нарочно зашла туда — меня-то эти расклады, честно говоря, слабо колышут, не то что тебя. А еще проехалась в сабвее, на что, уверена, ты бы не отважился.

Съездила с Джейни в Кротон, навестить дядю Джея и его гудзонских большевиков. Мы с ней пошли на вечер в „Нешнл гардиан“ [1] «National Guardian» — нью-йоркская леворадикальная газета, выходила в 1948–1992 гг. (с 1968 г. как «Guardian»). , и я словно перенеслась в прошлое — все эти фолкеры и ручные негры. Кому-то пришло в голову сделать мексиканский стол, были марьячи [2] Музыканты (исп.). из Пуэрто-Рико, и народ рассказывал байки о своем друге Сикейросе. Не жди клубнички, на этот раз у меня ни с кем не срослось. Был бы Галлахер — другое дело, но его не было. Там все на него злятся».

Подняв глаза от письма, Конверс увидел уличного фотографа в гавайской рубашке, приближавшегося к скамье. Он поднял руку, показывая, что не нуждается в его услугах, и фотограф повернул к «Пассажу Эдем». Ковбои с улицы Ту До повыползали из укрытий, где проводили сиесту, и уселись на свои тут же взревевшие «хонды». Ветерок так до сих пор и не поднялся.

Конверс вернулся к письму.

«Самая жесть за все эти дни в Нью-Йорке — это как мы сходили на демонстрацию в поддержку войны. Мы были втроем — я выглядела почти цивильно, а Дон с Кэти довольно улетно. Поглядывали на нас косо. Чтобы в такое поверить, надо самому это видеть. Миллионы флагов и кругленькие польские священники, марширующие гусиным шагом за мальчишками-горнистами, украинцы с саблями и в меховых шапках, Немецкие ветераны ликвидации варшавского гетто, Братство бывших охранников концлагерей, Сыновья Муссолини, Союз Уродов. Немыслимо! Вот кто настоящие фрики, мелькнуло у меня, а вовсе не мы. Считаешь их цивилами, но видишь такое и понимаешь, что это какие-то упыри. Одна такая жирная ряха заговорила со мной. „Крысы выползают из своих нор“, — говорит. А я ему: „Слушай, мудила, у меня муж во Вьетнаме“».