Эллио Витторини - Сицилийские беседы

Она сердечно попрощалась с нами, и мы с матерью вышли на улицу, к мелодии волынок, и оказались лицом к лицу с заходящим солнцем. Мы смеялись, и мать сказала, что вдова так долго ломалась оттого, что была на содержании и чувствовала себя в двусмысленном положении.

— Но вообще-то она добрая женщина, — сказала мать. — К тому же хорошо сложена, правда? — прибавила она и подмигнула мне, пока мы переходили улицу. — Да, — сказал я.

— И тело у нее свежее, — прибавила мать. — Да, — сказал я. А мать сказала: — Для своего возраста она сохранилась лучше многих в деревне. И я сказал: — Наверное.

А мать сказала: — Но есть и лучше ее. — И продолжала:

— Я была лучше. Да и сейчас, когда мне пятьдесят, я не думаю, чтобы очень проигрывала по сравнению с нею.

— Нет, конечно, — сказал я.

— Я все еще молодцом, правда? — сказала мать.

— Конечно! — сказал я. — У тебя ни одного седого волоса.

И мать сказала: — Посмотрел бы ты, какая я свежая там, под платьем.

А я сказал: — Ты можешь собой гордиться.

— Еще бы! — воскликнула мать. — Я твоему отцу говорила: ты должен гордиться, что у тебя жена такая свежая в этом возрасте… Но он ничего не понимает в женщинах. В этих своих стихах только и говорит что о тонких руках, о глазах и прочее в таком роде.

— По-моему, ни о чем другом в стихах он не мог говорить, — сказал я.

— Верно, но он мог бы принять в расчет все остальное, прежде чем говорить. Если бы он принял в расчет все остальное, он бы мною гордился. Мой отец, он гордился и мною, и другими дочерьми… Он говорил, что ни у одной девушки нет такой стройной спины, как у нас, во всей Сицилии… Да, он-то гордился мною, мой отец!

Поднявшись выше, лицом к заходящему солнцу, мы подошли к дверям дома вроде тех, что были у вдовы, только поменьше и не таким пышным, со сломанным молотком на одной из створок.

— Теперь пойдем к моей подруге, — сказала мать.

— Ей тоже надо сделать укол? — спросил я.

— Да, — ответила мать. — Я хочу, чтобы ты посмотрел и ее, какая она свежая… Может, еще свежее, чем вдова… А ей тоже под сорок.

— И тоже вдова? — спросил я. — То есть я имею в виду, она тоже была на содержании у знатного господина?

— Нет, — сказала мать, — она женщина замужняя, у нее четверо детей…

Через источенную червями дверцу мы вошли в прихожую, и здесь на лестнице застоялся запах винного сусла, присущий всем зажиточным домам в Силиции. Но в доме пахло меньше, и все было старое: мебель, плитки пола, занавески, покрывала на постелях, все слишком старое и мертвое, и пылью тянуло сильнее всего.

— Зачем ей делать уколы? — спросил я. — Она больна?

— Нет, — ответила мать. — Она думает, у нее малокровие.

— И она позволит, чтобы ты делала укол на моих глазах? — сказал я.

— А как же? — сказала мать.

— Если она не хочет, не настаивай, — сказал я.

— Наверняка захочет, — сказала мать.

Нас ввел в дом мальчик лет пяти, тот, что открыл нам двери. Еще двое детей вышли нам навстречу, одному было, наверно, шесть лет, другому восемь или девять, оба с длинными волосами и в таких длинных фартуках, что нельзя было понять, мальчики это или девочки. Они орали: «Кончецьоне, Кончецьоне!» — и тащили нас по всему дому, взад и вперед по темноватым комнатам; потом с террасы нам навстречу вышла девушка лет пятнадцати-шестнадцати и тоже принялась повторять: «Кончецьоне, Кончецьоне!»

Последней навстречу нам вышла сама синьора — подруга матери и тоже сказала: «Кончецьоне, Кончецьоне!»

Это была женщина невысокого роста, на вид вовсе не малокровная, а даже круглая и аппетитная, с красивым молодым телом. Синьора набросилась на мать и поцеловала ее, обвив ей руками шею, как будто они не виделись несколько месяцев, среди скакавших и вопивших ребят, и сказала:

— Я знала, что ты приведешь сына!

— Ты узнала, что он приехал? — сказала мать.

— Да, — ответила подруга матери, — я сразу же узнала и подумала, что ты его ко мне приведешь. Какой красавец!

Дети орали, девушка говорила, в комнате, где мы были, стояла высоченная двухспальная кровать, и мать сказала подруге: — Давай прыгай на кровать!

— Ты как, при нем будешь делать? — сказала подруга матери.

— А что? Ты хочешь выставить его за дверь? — воскликнула мать.

— Я этого не говорю, — ответила подруга матери.

Все дети были в комнате, и девушка тоже, и синьора подруга сказала: — Я немного его стесняюсь. Он такой большой.

Мать засмеялась, и подруга засмеялась с нею. Девушка тоже засмеялась.