Белва Плейн - Бессмертник

— Осторожней, Нана!

Лоре наказали ее беречь, настращали, что старухи вечно падают, ломают шейку бедра, а потом от долгого лежания у них начинается пневмония. Анна прямо-таки слышит голос Тео: слабое сердце, переутомление, инсульт, молодые должны заботиться о стариках.

Но и старики заботятся о молодых — без их ведома, не спросясь. Анна непрерывно следит за Лорой, ни за что не оставит ее наедине с мужчинами-экскурсоводами или с официантом, который принес в номер завтрак. Она сторожит ее от бесстыдников и нахалов. Да, именно, от бесстыдников и нахалов, хотя слова эти давно вышли из моды. Впрочем, не смешны ли ее старания? Стоит ли беречь девочку, которая объехала всю Европу с дружком, а не с мужем?

Могилы на самом верху, на плоской, заросшей травой площадке в окружении вечнозеленых деревьев. Лора находит табличку.

— Что тут написано? — спрашивает Анна.

— Имя и даты рождения и смерти по еврейскому летоисчислению.

Приставленный к ним проводник говорит по-английски:

— Вы знаете иврит, а ваша бабушка нет?

— В мои времена священный язык предназначался только для мальчиков, — отвечает Анна.

Она пытается разобраться в своих чувствах. По сути, за этим она и ехала сюда, за тридевять земель. Анна помнит, как они с Джозефом все собирались, собирались съездить, но откладывали, страшились именно этого мига, этой могилы под зеленой шапкой травы.

— А вы его, случайно, не знали? — спрашивает она проводника.

— Нет, я жил тогда в другом месте. Но я о нем слышал. — Воздев руки к небесам, он продолжает скорбно и обреченно: — Страданиям нашим нет конца! И мы должны чтить своих храбрецов. Поэтому все мы здесь помним об американском юноше и его подвиге, хотя погиб он много лет назад.

Скоро полдень. От хлева доносятся отрывистые голоса: скотники заняты делом. Птицы, порхавшие и щебетавшие все утро, смолкли. Изнуряющий зной окутывает клочок земли, в которой покоится Эрик, клочок многострадальной земли между Сирией и Ливаном. А Ливан совсем близко, вон те верхушки деревьев уже за границей.

— Как это ужасно, — нарушила тишину Лора. — Погибнуть, когда нашел наконец землю, где ты счастлив.

— Он бы здесь не остался, — произнесла Анна уверенно, словно ей внезапно открылась истина. — Он бы разочаровался и в этом.

— Нана, ты меня удивляешь. Тебе же вроде казалось, что он тут прижился и успокоился?

— Нет. Он метался, всегда метался. Останься он в живых, так и искал бы пристанище, дом, страну — родное место, для которого и он стал бы родным. Искал бы — и не нашел.

— А другие находят?

— Да, очень многие. А некоторым и искать не приходится, они с этим рождаются, как с благословением Божьим. Твой дедушка, например.

Лора открывает рот — спросить: «А ты?» Но почему-то не спрашивает.

Анна поднимает руку, простирает ее над могилой в опаляющем, колышущемся мареве. Выпуклые голубые жилки, бурые пятнышки — словно чужая, искореженная болезнью рука. Но это не болезнь, это старость. Плоть от плоти моей лежит в этой земле. Моей, и Джозефа, и его старухи матери, которую я так и не полюбила. И Агатина. Тоненькая, хрупкая Агата и ее надменные, презирающие иноверцев родители. Агата и Мори, бедная, бедная пара, чьи любовь и мука породили этого мальчика.

— Я так мало понимаю, — произносит Анна вслух, громко и четко.

Лора с проводником смотрят на нее изумленно.

— Ваш шофер машет снизу, — говорит проводник. — Пора ехать, а то на самолет не поспеете.

— Подождите минуту. Подождите. Я сейчас.

Они тактично отходят подальше, ждут ее у ворот. Так, надо запомнить: из-за изгороди свешиваются вечнозеленые, неувядающие ветви; справа два небольших лавровых куста, обсаженная геранями дорожка…

Мир тебе, Эрик, сын моего сына, если ты есть и где бы ты ни был. Шалом.

— Покидать такие красивые места всегда жаль, — говорит Лора. — Даже если провел тут всего несколько дней и не успел ни к чему привыкнуть.

Они выезжают на прибрежную равнину на исходе дня. Внизу дышит Средиземное море и зеленеют апельсиновые рощи, рассеченные надвое стрелой ведущего к аэропорту шоссе.

— Хорошо, что ты здесь побывала? — спрашивает Анна. — Особенная страна, правда?

— Ой, конечно! Здесь от всего, от каждого камня древностью веет! Тысячи, тысячи лет — и все незыблемо. — Лора порывисто прикладывает руку к груди. — Даже не ожидала, что меня так проймет.

— Понимаю, — говорит Анна. — Понимаю.

— Нана, скажи… Мне показалось, ты смолчала, потому что не хотела ссориться во время поездки. А на самом деле ты жутко на меня сердишься, да?