Белва Плейн - Бессмертник

Потом он подумал: в кибуце скоро хватятся. И коровы до сих пор не доены… Но не шелохнулся.

Наконец Лео поднял голову:

— Ты никому не расскажешь?

— Нет.

— Даже ей?

— Кому? Джулиане? Нет. Честное слово.

Лео встал, вытер рукавом нос и глаза.

— Лео, ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?

— Да.

Эрик склонился к нему, и Лео прошептал:

— Я хочу большой игрушечный парусник, чтобы запускать на пруду.

— Я тебе смастерю. Они у меня неплохо получаются. А теперь бежим! Коровы заждались.

Спавший на соседней кровати Ари однажды сказал:

— Знаешь, я кое-что заметил. Ты в последнее время мало говоришь о доме. О городке, где вырос, и обо всем прочем…

— Да, пожалуй, — согласился Эрик.

Ари — сабра, уроженец этого кибуца. Настоящий крестьянин, по-крестьянски грубоватый и немногословный.

— Ты тут всем нравишься, — неожиданно сказал он.

— Правда? — Эрик почувствовал, что краснеет. Здешний народ не охоч до цветистых комплиментов и направо-налево их не раздает. Даже трижды заслуженный комплимент зачастую остается непроизнесенным. — Что ж, я рад. Потому что мне здесь тоже все нравятся.

— Джулиана говорит, ты прямо чудо с этим пацаном сотворил.

— Он хороший парень.

— Никто не знал, что с ним делать. Как ты понял?

— Ничего я не понял, — откровенно признался Эрик. — Само вышло, по наитию.

Ари кивнул:

— Не важно как, был бы толк. — Он потянулся к выключателю. — Не возражаешь, если я погашу свет? Час уже поздний.

Эрик лежал в тиши и тьме и размышлял о своей новой жизни, о суровой простоте дней, из которых слагалась эта жизнь. Дни… насыщали его, точно свежий вкусный хлеб, съеденный в летний полдень под раскидистым деревом или зимним вечером на кухне, морозным зимним вечером, какие запомнились ему с брюерстонского детства.

Он трудился, и с каждой неделей труд давался ему все легче, а тело становилось ловчее и сильнее. Иногда по дороге из хлева на пастбище он издали видел Джулиану с детьми или одну: она шла размашистым, упругим шагом, и длинные светлые волосы развевались за плечами. День после этого тянулся невыносимо медленно: Эрик не мог дождаться вечера и ночи.

«В здоровом теле здоровый дух». Он чувствовал, что пословица о нем. Он был силен не только телом, но и духом. И все было ему по плечу. Он не принимал решение не потому, что не мог. Просто откладывал. А когда пробьет час, он примет решение без колебаний.

А не чересчур ли он самонадеян? Эрик усмехнулся. Живешь тут «естественной» жизнью, здоров как бык и возомнил, что тебе все по силам? Да, все… Если она станет его женой! Но он знал: больше предлагать нельзя, надо ждать, когда ее страх отступит. Если это вообще когда-нибудь произойдет…

Миновала теплая пора осени. Зима в Галилее отнюдь не мягкая. Эрику пришло в голову, что вечерам в «зеленой пещерке» скоро наступит конец.

Их телесная жажда, потребность друг в друге была теперь настолько велика, что они нередко обходились без предварительных бесед. Встречались в условленном месте — обычно около ее двери — и спускались к «пещерке» напрямик, сквозь фруктовые сады.

— Иди сюда, — говорил он глухо.

Она расстилала шаль поверх высокой травы, и они ложились — среди кустов, неподалеку от пушечных жерл.

Однажды поздно вечером ветер донес по склону звуки рояля. Играла Эмми. Звуки вздымались и опадали, струились и умирали. Музыка… Эрик мысленно вывел слово — букву за буквой. Каким ясным языком говорит она с нами! На сотни голосов и так понятно: о надежде и отваге, о прежних горестях и грядущем счастье. Без слов рассказывает о том, как человек любит жизнь и землю, как боится смерти, с каким трепетом взирает на великие звезды.

У него вдруг перехватило дыхание. Он судорожно глотнул воздух. Джулиана повернулась.

— Когда ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, напрочь позабыв о выдержке.

И к своему совершеннейшему изумлению услышал в ответ:

— Когда захочешь.

— Да? Тогда завтра! — быстро сказал он.

В слабом мерцании звезд он разглядел на ее лице улыбку.

— Ты сможешь подождать, пока приедет моя мама? Она доберется за несколько дней.

Его объял блаженный покой, словно внезапно отступила, утишилась нестерпимая боль или он попал в тепло после жгучего холода… Блаженный покой. Они заснули. А когда проснулись, уже взошла луна. Рука об руку — как всегда — они стали взбираться вверх по склону.

Тишину ночи потряс взрыв. Сон, тьма — все разом ухнуло в какую-то грохочущую бездонную пропасть, озаренную огненными сполохами. Все мгновенно вскочили, словно наступил Армагеддон.