Жильбер Сесброн - Елисейские поля

Господин Пупарден ускорил шаг: ему вдруг одновременно захотелось есть, пить и пуститься бегом. Он зашел в кафе, потом в кондитерскую и истратил три франка из денег, которые жена ежемесячно выдавала ему на проезд в автобусе. Теперь роли переменятся! Теперь он будет выделять госпоже Пупарден деньги «на хозяйство», а остальную сумму хранить в своем черном бумажнике: ведь женщины не способны экономить! И в кафе за кружкой пива, и в кондитерской перед блюдцем с эклером его так и подмывало во всеуслышание объявить дивную новость — совсем как в то утро, когда родилась Элиза…

Но потом, когда из ближайшего метро ему навстречу повалила толпа и он увидел все эти незнакомые замкнутые лица, его вновь охватил страх. Он подумал, что вскоре ему придется столкнуться с такими же, как эти, чужими людьми, запоминать их фамилии, по буквам выговаривать свою… У него, как тогда, в 1922 году, возникло ощущение, будто все прохожие — его конкуренты, а жизнь — изнурительная битва, и сердце у него зашлось. Ему это не под силу, он хочет только покоя. Зачем Адриену понадобилось его тревожить? К чему это предложение, от которого он не сможет отказаться из-за своих домашних? Ну никогда не дадут поступить по собственному разумению! И все же Адриен — славный малый… Еще молодой, конечно… недостает опыта… И вообще, кино… А что? Шагать в ногу со временем… Господин Пупарден осознал, что мысли его начали путаться, и заторопился домой.

Поднимаясь по лестнице, он снова ощутил прилив сил и радости: он идет с новостью, он мужчина. Он так энергично захлопнул дверь, что на грохот прибежали обе женщины.

— Ну что?

— А то, — веско произнес господин Пупарден, — что мне предлагают место: пять тысяч франков…

— Пять тысяч!

Элиза зажмурилась; за краткий миг перед ней пронеслось все, что она теперь сможет себе позволить: голубое платье, собственные книги, абонемент на корт, сиамская кошка… Что до госпожи Пупарден, то ею овладела единственная мысль: наконец-то у нее будет служанка!

— … Но я еще не решил, соглашаться мне или нет, — небрежным тоном закончил господин Пупарден.

— Альбер! — только и сказала госпожа Пупарден укоризненно, словно услышала непристойность.

Объяснение с начальником конторы было сплошным притворством. Дабы разжалобить его, господин Пупарден прибег к недозволенному приему: пришел небритым. Поначалу тот и правда подумал: «Бедняга Пуп, вот его и подстерегла старость».

— Помните, — говорил тем временем его подчиненный умирающим голосом, — в прошлый четверг я отпрашивался у вас к врачу? — В тот день он был у Адриена — каков хитрец!

— И что же он вам сказал?

— О, он был категоричен! Абсолютный покой… Месяца два самое меньшее…

— Ого!

— Что вы хотите: сердце… — Господин Пупарден поднес пухлую вялую руку к груди.

— Да, черт возьми, с этим не шутят!

Обмен Репликами шел как по маслу, но мысленно собеседники вели куда более острый диалог:

«Хитрая бестия этот толстяк Пупарден: для пущего правдоподобия не стал бриться».

«Шеф как-то странно на меня смотрит. Неужели он мне не верит?»

«Да дам я ему эти два месяца! Хоть видеть его не буду. Он меня раздражает: ничем не интересуется, считает, будто марки созданы только для конвертов… Но на что ему понадобился отпуск?»

«Надо было принести справку. Доктор Паран, наш сосед по лестничной клетке, выписал бы мне в два счета…»

«Он такой же больной, как я…»

И так далее. Десять минут спустя, после нескончаемых рукопожатий господин Пупарден покинул стены министерства. При прощании с сослуживцами со всей серьезностью был поднят вопрос о его замене. «Я буду работать за вас столько, сколько понадобится, Пупарден!» — заверил Вотрье, дружески потрепав его по плечу. «Спасибо, старина!» — ответил тот. И как они только удерживались от смеха, глядя друг другу в глаза? Господин Пупарден выскочил из конторы, как школьник навстречу каникулам.

Итак, решение было принято быстро — всего за четыре дня: «Тут ведь нет никакого риска». И потом, разве Адриен, сын тети Изабеллы, славившейся своей мудростью (за советом к ней хаживали все родственники), способен обмануть Пупарденов? Эмма придала делу принципиальный оборот: неужели Альбер может сомневаться в ее родне? «Да нет же, дорогая, конечно, нет», — вяло отбивался Альбер. Однако внутренне он содрогался при мысли о том, что ему придется привыкать к новой обстановке, не имея при этом права отвыкать от старой, — ведь месяца через два, возможно… От этих переживаний он как-то даже проснулся часа в два ночи, чего с ним не случалось с 1915 года, когда германские полчища подступили к самому Парижу. А тут еще этот Адриен с его беспрестанными звонками: «Ну так как?» «Согласен, но пока только в принципе», — тянул время господин Пупарден.