Николай Плахотный - Вид с больничной койки

— Неужели спасли?

— Пять или шесть дней парализованного держали у аппаратов искусственного дыхания, искусственного кровообращения, искусственной почки. Иногда умирающий приходил в сознание, видел родных, в его зрачках вспыхивал свет. Лишь когда приборы зафиксировали полную остановку работы мозга, аппараты отключили.

— Ну и что дальше?

— Похоронили эмигранта. После похорон осиротевшие домочадцы пришли в клинику с огромным букетом роз.

— Красивая байка. Однако, дружище, вернемся к нашим баранам: измерим-ка наше давление. (После процедуры…) Ну вот, батенька, сто сорок пять на восемьдесят. Все ваши эмоции отразились на шкале. Учитесь, дружище, управлять своими чувствами. Не распускайтесь по пустякам. Совершенно очевидно: без бета-блокатора вам уже не обойтись. Будем выбирать схему… Поначалу в сочетании с предукталом. Он ценен тем, что действует на клеточном уровне.

— Вы разговариваете со мной на равных, будто с коллегой.

— Мы более чем коллеги. Мы сообщники!

— Врачи обычно играют со своими пациентами в молчанку, боятся проболтаться. А ведь сказано: «Слово лечит».

— Многие боятся, что их НЕ ТАК поймут или же превратно истолкуют.

— Полтора года назад я опубликовал в одной газете очерк. Образно говоря, получился широкоформатный снимок, сделанный с высоты скорбного ложа. Я и половины не высказал того, что прошло перед глазами. Последний абзац заканчивался так: «Сия больница вносит свою лепту в губительный процесс сокращения народонаселения в стране. Процесс называется геноцид».

Боже, какой шум поднялся в чиновных апартаментах. Мне грозили судом, что я-де нарушил закон «О печати», выдал страшную государственную тайну. Сгустились тучи и над редакцией, коллективу угрожали великими штрафными санкциями. И наверняка осуществили бы кару… Нас поддержал только что вступивший в должность новый президент страны. Всем на удивление, с трибуны Совета Федерации В. В. Путин огласил тезис: России угрожает геноцид!

И уж тут-то все чиновники от медицины дружно закивали головами, как болванчики, хваля Владимира Владимировича за откровенность, за честность, прямоту.

— Теперь и я начинаю своего старого пациента побаиваться… Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Тем более что между нами на столе еще и диктофон лежит.

— Будьте спокойны. Кто же тогда мета врачевать будет! Кстати сказать, после той публикации я еще трижды отметился в клиниках. Последний раз лежал в 51-й больнице. Да вот же и эпикриз перед вами. Но на этом листе не зафиксировано то, что прошло перед моими глазами. Например, борьба омоновцев с бомжом, который попал в Первую терапию «по ошибке», ибо ему законом определено место на скамейке или в кустах возле станции метро… Туда его люди с автоматами и в пуленепробиваемых жилетах быстренько спровадили.

Еще был уморительный случай… В нашу палату (общую) по ошибке поместили аристократа из столичного бомонда. Для него был заказан «люкс», но дежурная спросонья перепутала места — сноб попал в компанию «совков». Оказалось, что вип-больной был под большим бодуном. Проснулся Т. среди ночи по малой, так сказать, нужде. Сделал два шага, стал мочиться на голову соседа. Тот не сразу сообразил, что деется. Когда ж дошло, закричал благим матом и с кулаками набросился на клубного хулигана. Тут персонал разобрался в ситуации. Т. подхватили «под вицы» и увели в одноместную палату. Пострадавший сосед хотел было требовать компенсацию за моральный ущерб, но завотделением популярно объяснила крикуну: случившееся надо понимать как бесплатный сеанс уринотерапии.

— И смех, и грех.

— Еще своими глазами видел я, как уходят из жизни… Вы видели это.

— Множество раз. Врачам приходится освидетельствовать сам факт смерти, оформлять соответствующие документы.

— Я имею в виду… последние мгновения угасания человеческой жизни, как бы мерцание свечи. На моих глазах отлетела в космос солдатская душа моего соседа по палате — фронтовика Ивана Ивановича Трусова. Несколько дней он не принимал никакой пищи. Большей частью лежал на спине, беспрерывно почесывая правый бок. Был задумчив. Похоже, предчувствовал свой конец.

После обеда встретил Ивана Ивановича в туалете. Сидел он на подоконнике, курил. Увидал меня и почему-то застеснялся. Потупившись, обронил: «Захотелось вот… напоследок табачком побаловаться… Извините». Когда я выходил вон, снова ко мне обратился: «Если вас не затруднит, прошу очень… Пока не уберут… не унесут из палаты… перекрестите раба божьего напоследок». Мета оторопь взяла: что за разговорчики! Не иначе как у бывшего фронтовика нервишки расшалились. Надо бы принять успокоительное.