Николай Плахотный - Вид с больничной койки

В поле зрения Шумиловой оказалась забавная вещица: вроде бы шкатулочка для перстней, сережек. Причем сама шкатулочка представляла собой произведение прикладного искусства.

За любованием и застала ее хозяйка. К тому времени Марина Петровна почти освободилась от гостевого комплекса: держалась свободно, будто в родительском доме после долгой отлучки.

— Увидела эту штучку, захотелось в руках подержать, — молвила с искренней улыбкой.

— Да ты открой… Главное — внутри.

Еще более заинтриговала. После тщетных попыток справиться со скрытым механизмом инженер Шумилова сдалась:

— Тут какой-то секрет, кабы не сломать.

— Все очень просто.

Софья Константиновна взяла секретку в руки — та сама собой раскрылась, приняв вид книжечки.

Оказался то складень. На внутренней стороне дощечки дерева ценной породы мастер сделал углубленное ложе для гербария. Это был какой-то цветок в натуральном виде: розетка со стебельком и лепестками, даже тычинки сохранились. Поражала фактура неведомого цветка: тончайший бархат, нежного телесного окраса. Глаз не отвести.

— Альпийский эдельвейс.

— Слышала, читала о нем. Видеть же не видела.

— Цветок любви называется. От Марио. Мой талисман.

Лицо Софьи Константиновны на мгновенье как окаменело. Выдержав паузу, стала разливать по чашкам свежую заварку.

— Вам, как обычно, покрепче?

Марина Петровна кивнула. Потом порывисто поднялась с места, нежно прильнула к груди… Отваги.

— Вы себя не знаете… Вы героиня. Вы святая.

— Чего выдумала. Обычная бабья доля. Поживи-ка с мое, может, еще не то придется вытерпеть.

Из-под тоненьких, вроде как девчоночьих бровок блеснул слабый огонек: покорный и решительный одновременно.

Вспомнили о неизменной коробочке «Сливовой помадки».

— С детства не была сластеной, — рассуждала «героиня» вроде сама с собой. — В лагере же сильно пристрастилась. Особенно почему-то хотелось именно «помадки». Курить же не курила. Да и на воле не научилась. — Пристально вглядевшись в глаза «подруги», молвила доверительно: — Вот вам практический, житейский совет: живите просто, без выкрутас. При этом не балуйте себя излишествами… Рано или поздно все равно лишитесь их по разным обстоятельствам. Так что лучше не соблазняться.

— Никогда об этом даже и не думала.

— Теперь будешь знать. Еще не поздно.

Кто-то негромко постучал в дверь:

— Вас к телефону.

Нехотя встала, заковыляла в коридор.

Вскоре возвратилась. Достала из аптечного коробка несколько разных таблеток. Заученным движением все кинула в рот. Медленно запила разбавленным чаем.

— Наследнички звонили. Беспокоятся: жива ль еще старушка?

Без всяких задних мыслей Марина Петровна обронила:

— Имейте в виду: если занеможете, по первому же зову явлюсь.

— Знаю, знаю, милочка. Потому и дорожу твоим обществом. Хотя мы и не родня, и не ровня… Мне тут одна мысль втемяшилась… Ну да ладно, обсудим в другой раз.

Убрав со стола, вместе вышли на улицу. Свернули за угол, перешли на другую сторону улицы и оказались рядом с храмом Филиппка. На дверях висел увесистый амбарный замок. Значит, не судьба! Смиренно постояли. Поклонились. Помолились. Не сговариваясь, направились в «свой» сквер. Их скамья была не занята.

Со стороны Гоголевского бульвара доносились звуки большого города. Порой к ним примешивались то ли клацанье, то ли бряканье лошадиных подков по булыжной мостовой. Оказалось, какой-то бедолага неподалеку сортировал и утрамбовывал в рюкзак собранные по злачным местам бутылки из-под спиртного.

— Я тоже прошла через этот этап, — обронила чуть слышно Софья Константиновна. На губах при этом возникла улыбка итальянской киноактрисы Мазины. Через мгновенье она уже улыбнулась по-своему: широко, открыто, грустинка же осталась в уголках рта, особенно в глазах.

— Среди сборщиков стеклотары встречаются весьма почтенные личности, — просвещала лимитчицу коренная москвичка. — В нашей компании был даже настоящий доктор… экономических наук. Преподавал на факультете в Плехановке, читал лекции по курсу политической экономии социализма… И не смог перестроиться на базарно-рыночный лад. Оттого-то был он невостребован теперешней властью. Ну и оказался на улице в прямом и переносном смысле… В 93-м году красный профессор взял в руки красное знамя, пошел с ним к Белому дому, на Новинский бульвар. И в тот же день угодил под прицел снайпера, который сидел на последнем этаже посольства США, это рядом, поблизости. И пал кроткий профессор смертью храбрых, отдав душу свою за правое дело Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина. Его фотографию я позже видела на самодельных витринах Краснопресненского парка, среди других павших героев сопротивления… перестройке.