Николай Плахотный - Вид с больничной койки

Марина Петровна рисовала пальцем на запотевшем стекле.

Явно чувствовалась осень. Деревья лиственных пород, с подзора опаленные желтизной; с середки же и до вершин еще удерживался их природный цвет. Распушившиеся нынче сверх всякой меры ели-елочки стояли в обнимку с березками. От малейшего сквознячка волновались и вздрагивали своими плечами крупнотелые осины. Стражники-дубы стояли неколебимо. Хвастались друг перед дружкой увесистыми гроздями рябины. Нынешний год, конечно, ихний. Значит, у многих птах будет сытая зимовка. Да и зверям кое-что перепадет: не прямо, так косвенно. Сердце коренной сибирячки всякий раз поет и сладко тает от вида куста калины. Лучшая ее пора — начало лета: лесная красавица невестится, однажды на рассвете обряжается в свадебное платье абсолютной белизны и изысканного узора. После милого цветенья калинка несколько тушуется, как бы растворяется в лесной чаще. Идя иной раз мимо, даже коснувшись плечом, ее не заметишь. Зато осенью заново очаровывает всех красой и великолепием. В первых числах сентября люди с острым зрением примечают на солнечных полянках пламенеющие костры. Всякий раз это не только захватывающе красиво, а и мило. Мимо не пройдешь! Хоть одну ягодку непременно отщипнешь.

Нынче калина незаметно как-то вышла из моды, из житейского обихода. А ведь предки наши любили ее в разных видах и сочетаниях. Большинство отдает теперь предпочтение сладенькому. С возрастом, замечается, человека тянет на горькое, в частности и на калину тож. Главные покупатели этой ягоды на городских рынках — исключительно люди пожилые. Находят в ее гроздях не только позабытый вкус, главное — пользу. Орловские селекционеры несколько подсладили горькую ягоду, потому знающие садоводы за ее саженцами гоняются.

В Лебяжьем проживал (и досель, кажется, живет) старенький дедушка по имени Илларион, потерявший порядок и счет своим годам. Однако доподлинно известно: он георгиевский кавалер. Нагрудный крест принял из рук легендарного командарма Фрунзе, ибо новая власть собственных орденов в те поры еще не придумала. Между тем жизнь каждодневно рождала новых и новых героев.

Легендарный дед имел комнату в многоэтажке, на улице Ленина, кроме того имел убежище, настоящий фронтовой блиндаж в два наката, в котором бывший разведчик обретался весь дачный сезон, аж до белых мух. Иногда и сверх того. То была никакая не схима, георгиевскому кавалеру хотелось как можно больше контачить с природой. Дедушка дышал чистейшим воздухом, во внутрь же принимал всевозможные дикоросы. В рационе питания были разные биопродукты, как то: улитки, лягушки, дождевые черви (выползни) и яйца птиц, устраивающих гнезда на земле.

«Прииртышский партизан», несмотря на более чем почтенный возраст, говорят, ни разу еще к врачам не обращался. Врачует свое тело и дух молитвой да лесными снадобьями. Его девиз: «Верю в Бога и в калину». Дедушка Илларион уверен: в этом замечательном растении полезны для живых существ все части: от верха до корней. Сама ягода, можно сказать, природная квинтэссенция. Кроме того, целебной силой обладают и цветы, и листья, и молодые почки, и сочная трава, и корни, и сеголетние побеги. Не зря кусты калины притягивают к себе и насекомых, и птиц, и самого человека.

…Вывел Шумилову из задумчивости крик соседа:

— Вот она, вот!

Шумилова опрометью кинулась к окну:

— Кого вы там увидели?

— Эта… как ее. Калина… И с красными гроздьями. Давно желаю иметь кустик, в укромном уголке.

— Сама души в ней не чаю.

Самарий Кириллович глянул на попутчицу с откровенным интересом. Пятерней провел по бороде.

— К сожалению, осталось совсем мало времени… Да, кстати, как вас звать-величать?

— Марина… Петровна.

Поезд уже стучал по стрелкам.

— А можно просто — Марина.

— Не возражаю.

— Я буду краток. В ближайшее время мне непременно потребуется домоправительница. Льщу себя надеждой…

— Слушаю вас внимательно.

— Не сочтите за нескромность… Умоляю, дайте номер вашего телефона. Хоть домашний, хоть рабочий — все равно.

Шумиловой стало так хорошо. Про себя же подумала: «Ох уж эти мужики! До седых волос как юнцы безусые».

— Ну, записывайте, пожалуйста, если хватит чернил — оба.

Вагон был моторный. Самописка прыгала в руке барона, на листке выходили каракули. Поезд резко затормозил и, на счастье, остановился у семафора. Теперь можно было уже без помех выполнить приятную процедуру.