Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

Молодая, весёлая.

Виталика только простить не могу.

И маму.

А так ничего. Всё слава богу. Как у людей.

Ну, всё, сынок, всё, пришли. Сейчас мама дверь откроет и попку тебе вымоет.

Господи, тяжеленный же ты какой, а… весь пупок у меня развязал.

Это только сказать так легко — вымоет, а на самом деле приключение целое. Ванна-то у нас — не развернёшься, хрущёвка же, а Костик, когда его от земли отрываешь, нервничает очень, не понимает же, что к чему. Придерживать снизу надо, под ножки, а у меня уж ни рук, ни сил недостаёт. Но как-то пока справляюсь. Слава богу, он хоть воду любит, не боится — тоже Маша приучила. Всё они в воде плескались, не наподтираешься потом. Зато мыться стал охотно, а раньше и вспомнить страшно. Хоть вообще ребёнка не купай.

Костику как раз шесть исполнилось — когда она приходить-то стала. Маша. Пигалица пигалицей. Дефектолог от фонда какого-то благотворительного. Я, вообще-то, фонды ихние все ненавижу, особенно волонтёров. Приходят как в зоопарк. Поглазеют — и давай советы давать. Вы туда напишите, вы здесь в очередь встаньте. Лучше бы полы лишний раз вымыли. А ещё дряни нанесут — игрушек всяких. Только пыль собирать. Набор для развития творческих способностей одна даже припёрла. Это Костику моему. А он в ручках держать ничего не может, скрюченный весь. Ну? Не дура? Маша тоже поначалу лезла везде, где не просят. А это у вас почему так, а зачем вы этого не делаете, а давайте я вам вот это вот устрою, Костику будет лучше. Как будто я сама не знаю, как моему ребёнку лучше! Подружиться со мной хотела, в доверие втереться. Но я ей хотелку быстро окоротила, так что она уже потом к Костику в комнату молча шмыгала. Даже глаз не поднимала.

По часу они там сидели, не меньше, — занимались. А мне что? Мне главное, что бесплатно. Я ей сразу сказала, Маше-то. Денег нету! А она — вы не волнуйтесь, это всё фонд оплачивает. Ну, фонд и фонд. А мне час лишний — прибраться или хоть душ по-человечески принять. За закрытой дверью. С Костиком-то особо не позапираешься — я ж его слышать всё время должна. Так и срём нараспашку.

Ну.

Чего только она Костику не таскала — год ведь почти ходила. И пирамидки, и кубики, и веток всяких наносила, и траву с газонов драла, и музыку ему ставила — песенки, значит, всякие, по сто раз одни и те же. И даже в бубен они там колотили. Я думала — рехнусь. Вы не понимаете, что ли, говорю, что он глухой? А она мне — нет, это вы не понимаете. Костик слышит. Просто по-другому. Ага — через жопу! Надо было ещё тогда её взашей вытолкать. Её, значит, он слышит, а меня — нет. Умная самая нашлась.

А потом — зима уж началась, а она с весны ходила, говорю же — почти год, смотрю — ёлочку притащила искусственную, с гирляндой. Я уж и говорить ничего не стала — ей, видно, что ребёнок глухой, что слепой — всё одно. Говорю же — малахольная. Ну, включила она ёлочку — с разрешением, правда, включила. Костика за столик перетащила — у него столик такой, детский, если стул поплотнее придвинуть, то вроде даже Костик как будто сам сидит. И мне, значит, говорит — можно у вас чаю попросить? Только в стакане. Есть у вас стакан?

Я только хмыкнула — что ж, думаю, за сука такая, а? Не может не подколоть. Будто мы с Костиком не в Москве живём. И стаканы у нас есть, и чашки, и сковородки тефлоновые. И рюмки даже для гостей. Гостей вот только нету. Ну, пошла — заварила чаю в стакане. Как сейчас помню — отличный получился чай, с плевочком. Это мама так всегда говорила, потому что правильно заваренный чай — он как будто с плевком. Ну, пенка такая наверху собирается. Вроде плюнул кто-то. У меня мама кулинарный техникум закончила, их там так учили. Так она на экзамене выпускном обед готовила для комиссии — борщ там, шницель по-министерски, всё, что положено. И чай. Раз заваривает — не вышло ничего. Второй раз — опять. А уж нести обед показывать. Комиссия ждёт, ложками стучит. Так мама, недолго думая, взяла и плюнула в стакан. Пятёрку получила.

А мне и плевать не надо — само отлично заварилось.

Несу.

Захожу в комнату, а малахольная эта на столике перед Костиком в целлофановом кулёчке снег разложила. И ручку туда его сует. Левую, которая ещё живая. Костик молчит, терпит. Увидала она меня, обрадовалась. Давайте, говорит, стакан, вот сюда ставьте.

И я, дура, сама поставила. Своими руками.

А она Костину ручку из снега вынула и прямо к стакану поднесла. А там же кипяток! Как я стакан выхватила, сама не помню. По полу всё разлила, себе коленки обварила. Ору как ненормальная. Костик как почувствовал — затрясся весь, завизжал. Я его на руки подхватила — убирайся, ору, чтоб духу твоего не было. А она, Маша-то, тоже перепугалась до невозможности. Прям белая вся стала. И всё твердит — простите, простите, пожалуйста, это я, чтоб он холодное и горячее различал!