Борис Васильев - А мы служили на крейсерах

Зам к нему подлетает, и

— Ты…е……б……! Как смел…е……!

Тема первых секунд пять резкость наводил, не отрывая лапу от бески…потом видно разобрал, вздохнул глубоко, и:

— Пашшшел ты на хУй, кОзел, я тя в милицию сдам!..

Грабарками своими зама за грудки, да кааак метнет его за борт…

Ну, прямо Стенька Разин.

А не до смеху, в общем — то…в доке стоим, за бортом не водичка, а стапель-палуба. Причем лететь туда тоскливым кажется…

Зубами наверное,…уж не знаю…зацепился зам за леера…верещит не своим голосом что — то насчет спасите — помогите — вытащите…

Мы — в обалдении, ну честное слово, в ступоре каком — то…

А Тема тем временем у командира вахтенного поста на юте нож из ножен вырывает, и зама! по рукам!…по рукам!…

Зам на ультразвук уже временами переходит, руками перебирает…Какой на хер Стивен Кинг!.. (Впрочем, о нем еще в те времена и не слыхали) — ужасы!..

Мы опомнились, навалились, впятером кое — как Тему скрутили, потом и зама вытащили…

Он потом недели две со скрюченными пальцами ходил, разжать не мог. Пальцы конечно, ручку не держали, так что партийно — политическая работа на это время замерла, на радость врагам мировой революции.

А Тема — что Тема, отсидел не «губе», и дальше служил, пока в дисбат не попал…сослуживцу селезенку отбил, когда тот в строю тянулся…

Случайно…

— Я покажу тебе самое прекрасное на свете… — сказал он.

— Посмотрим… — сказала она…

По «хребту беззакония», все быстрее и быстрее, через Матросский, мимо «ямы», «ладьи», по небольшой лестнице, через ворота на бульвар, через «поцелуев мост», к «Прибою», сквозь клочья тумана поздней осени Города, они выбежали на мыс…

Лениво шевелящаяся изумрудно-черная вода у ног…

Туман…

Тишина…

Такая тишина на внутреннем рейде стояла только в эти минуты — и только в эти дни…

Тишина немолчного плеска волн о когда-то белый, а сейчас позеленевший камень набережных, тишина отдаленного гудения каких-то механизмов, еле слышного шороха шагов и приглушенных голосов, остро пахнущая мазутом и йодом, под силуэтами двух адмиралов, вырисовывающихся из абриса крыльев бронзового орла, навеки застывшего над водами бухты…… спокойными и мудрыми, видевшими казалось все и готовыми кажется ко всему…

— На флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания — Смирррнаааа!!!

Перекличкой от входа до самого устья речки пронеслось, отражаясь от воды и скал, отдаваясь эхом, сливаясь в удаляющееся -

аа-аа-аа…

И выкатившееся вдруг из-за белокаменских высот оранжевым апельсином солнце сдернуло завесу тумана, яркими бликами отразившись на лаковых бортах и лаковых волнах, заиграло в последнем золоте листвы платанов…

И змеиное шипение летящих с шиком вниз по туго натянутым вантинам флагов «Добро»

— Та. ащ… ка. ади…время вышло!!..

…ышло…

…шло…шло…

Опять перекат, усиленный корабельной трансляцией, и эхом ударяющий в скалы, колонны Пристани, отскакивающий упругими мячиками от бортов и надстроек…

— Л..аа..г…днять… ать… Ать…!..

И звенящая мощь оркестров, и перезвон склянок, и звуки горнов, настроенных специально слегка не в тон, и волшебное превращение суровых громадин……

И, в мгновенно наступившей секундной паузе -

после «Вольно»

…оно…оно…

……хрустальные звуки гимна Города, звенящими монетами падающие на площадь, асфальт, бухту, корабли, казалось бы едва слышные, но все же четко различимые:

……Гордость русских моряков…

……………

Они стояли, взявшись за руки, с застывшими на эти секунды сердцами, вдруг пропускающими удар за ударом, вытянувшись, и кажется, встав на цыпочки, в безумии поднимающего и рвущего душу восторга…

Мальчик в неуклюжей форме с двумя «галочками» второкурсника на левом рукаве бушлата -

и девочка, тоненькая, как гитарная струна, с распахнутыми озерами бездонных глаз…

……Они не знали, что их ждет впереди…

……Холодные чужие квартиры, дымящие печки, которые надо топить углем, и — разлуки…

……Болезни сына, и снова чужие квартиры, и разлуки……

……Железо, железо, железо, на долгие годы железо, ставшее родным и более близким, чем жена и сын……

…………И шторма, и одиночество мостика, и — разлуки……